| ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА | СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА |
– Шейнделе порвала “членский билет”! А ведь она и понятия не имеет, что это за “Халуц”[1], и что означает символ “маген давид”. Слышишь, Либи, она такая умница, наша Шейнделе, зря ты плачешь, Либочка! Кто-то принес ей это, но она, чистая душа, она поняла, что этот листок – это просто яд!
Бледный луч солнца пытался пробиться сквозь облака. Минда снова обняла малышку с любовью и тревогой – ой, какой тревогой!
Как можно не волноваться?
Новые веяния появились в деревне, и практически нет дома, куда бы они ни проникли. Когда сын реб Пинхаса появился в деревне без кипы, его отец слег в постель, и больше уже не встал. Но дальше события развивались настолько быстро, что если бы все отцы последовали его примеру, то в синагоге вскоре не осталось бы и миньяна.
Насколько захватывает этот “ветер перемен”, и когда он дует с силой, детям слышится в нем дивная песня. Только родители с ужасом прислушиваются к его завываниям в ночной тьме.
Равноправие, кибуц, светлое будущее… откуда все это появилось в Польше? А мы думали, что только в Германии есть евреи без бороды и пейсов. Нам говорили, что они не менее религиозны, чем мы, но мы лишь гордо и презрительно улыбались…
А тут – появилось новое течение. Молодежь говорит свое слово. Щеки не краснеют, в глазах нет смущения. Пытаются что-то объяснить родителям, убедить, а когда видят, что это не получается – продолжают идти своим путем… Неудивительно, что папа так боится за Шейндл.
“Йосель и Шмуэль, – говорит папа, – глубоко погружены в Гемару, это видно по их горящим глазам, по тому презрению и насмешкам, с которыми они относятся к этим бездельникам, собирающимся обрабатывать землю и быть “достойными” Земли Израиля”.
На следующий год Йосель поступит в Ломжинскую йешиву, глава йешивы уже проэкзаменовал его, и сказал папе, что ждет его. С Б-жьей помощью, и Шмуэль будет там учиться.
А вот Шейндл… За нее папа волнуется. Как только появилась учительница Хана и открыла еврейскую школу для девочек “Бейт Яаков”, папа сразу записал ее туда. Жаль, что эту школу не открыли раньше. И жаль, что не все понимают, насколько это важно.
“Ой, скоро уже обед! – очнулась Минда от своих дум, – обо всем ты думаешь, только не о том, что действительно тебя волнует”. Уже две недели, как папа не работает. В доме пусто, нужно приготовить что-то теплое. Папе тяжело жить в городке. И смешно, и грустно, что через столько лет вдруг снова всплывают старые претензии, и угнетают атмосферу в доме. Возможно, все эти годы этот груз лежал тяжестью, как на спине верблюда. Еще один груз, и еще один, а верблюд все продолжает шагать, пока не кладут ему на спину последнюю соломинку, и… спина ломается.
Он любил наш маленький магазинчик. Он всегда говорил, что он приносит хороший доход – когда деньги, а когда молитвы и выученные мишнайот.
А теперь магазина нет. Товар аккуратно упакован в черные чемоданы, лежащие под кроватями, но пока что папа и слышать не хочет о прилавке на рынке.
Люди уже давно говорили о том, что придет этот момент, еще раньше, чем на двери магазинов повесили эти плакаты. Может быть, поэтому папа и не ходит на рынок? Может быть, ему тяжело представлять себя самого среди рыночных торговцев?
Тревога за детей тоже добавляет ему угрюмости. Однажды она попыталась сказать ему: “Шимон, если детям будет хорошо дома, они никуда не пойдут. Давай сделаем так, чтобы им было настолько хорошо, чтобы они даже не выглядывали из окна наружу!” Но делать хорошо другим можно, лишь когда у тебя внутри все хорошо, а папе стало плохо, и даже очень.
Есть еще немного картошки и яиц. Можно сделать вкусные оладьи. Шимон всегда с удовольствием их кушает, да и дети тоже. Нужно сделать все, чтобы в дом вернулась радость! Может быть, и ее высокая температура тревожила его. Столько людей за последнее время похоронили своих близких – а все начиналось с горячки. Шимон не справляется сам. Под его крепкой внешностью скрывается чувствительная и требующая поддержки душа. Минда выздоровела только ради него, все время молилась и думала только о нем и о детях.
Ой, как Шимон будет рад видеть ее на ногах! Когда он придет, запах оладьев распространится по всему дому, и угрюмость уступит место улыбке. Грусть и вздохи исчезнут, и на их место придет радость. Как сладка надежда! Она придает сил, дает мужество справляться с жизненными трудностями и посылает солнечные лучи даже сквозь тьму и мрак.
Картошка за картошкой исчезают на терке под слабыми мамиными руками, и вдруг она вспоминает о Шейндл и билете. Рассказать Шимону?
Нет, ни за что! Это просто кто-то принес Шейндл. Она даже не знает, что это означает. Просто бумажка, которую можно измять и порвать. Слава Б-гу, что Шимон ее не видел. Их Шейндл, маленькая праведница, каждый день ходит на уроки к учительнице Хане и возвращается с сияющим лицом. Она уже умеет читать на святом языке! Умеет молиться и читать Пятикнижие, как маленькая ребецн!
Учительница Хана говорит о таких возвышенных вещах, а девочки с жадностью внимают ей, и даже понимают, что она говорит! Слава Б-гу, Шейндл доставляет нам настоящее еврейское счастье, ну, а для Либи дорожка уже проторена.
А в конце улицы, в обычной квартире на втором этаже, сидят девочки с косичками и черными глазами и пораженно смотрят на учительницу Хану. Учительница Хана плачет! Ее глаза сверкают, и прозрачные капли стекают по щекам.
Учительница Хана разочарована и даже немного рассержена. Утром, во время молитвы, Дворале и Хайка болтали друг с другом. Ведь учительница так много говорила о важности молитвы, о том, что в этот момент мы находимся перед Царем всех царей…
“И если до сих пор еще есть девочки, которые не боятся болтать во время разговора с Творцом мира, – говорит учительница Хана, – то, видимо, я не достойна быть учительницей…”
Хана молчит, и вместе с ней молчат все ученицы.
Вдруг учительница будто просыпается. Ее глаза снова светятся, и своим мягким и красивым голосом она вводит учениц в волшебный мир притч. Притча о царе. Сколько притч у нее есть, и все о царе! Ученицы уже знают, что притча – это не на самом деле. Главное в ней – мораль. Но, тем не менее, все любят и притчи, и рассказы.
Шейндл тоже слушает. Давно уже не слушала так внимательно. С момента, как “членский билет” превратился в шарик из бумажных обрывков, она ощущает себя самой счастливой на свете! Сегодня она вообще не пойдет к Бейле! Она будет играть с Либи, а потом, может быть, сходит к Гите. Она будет, с Б-жьей помощью, как учительница Хана! Папе вовсе не стоит так волноваться. Когда придет Машиах, она приедет в Землю Израиля вместе с мамой и папой, Йоселем и Шмуэлем, Менделем и Либи. Они все будут жить в Иерусалиме и говорить на святом языке!
Поскорей бы уже пришел Машиах на белом коне! Когда он придет, притча о царе станет и сказкой, и реальностью.
**
Когда Давид, муж Миры, вернулся из колеля[2] в семь пятнадцать, он обнаружил жену еле выглядывающей из-за гор книг, тетрадей и брошюр.
– Что на этот раз?
– Брошюрка под названием “Движения и их смысл”, ты не помнишь? Такая синенькая…
В этой брошюре давались объяснения разным непроизвольным движениям, которые характеризуют детей в ситуации, когда их что-то мучает.
– Иногда, – думала Мира вслух, – дети просто стесняются рассказать, что их тревожит, потому, что им это кажется ерундой. Они стыдятся признаться, что это был какой-то мелкий испуг. Испуг, который, по их мнению, не оправдывает такую реакцию, да еще и то, что приходится это лечить. Отношение взрослых к этому, их внимание, да все, в общем, заставляет их стыдиться еще больше и еще глубже скрывать происшествие.
Давид, который с годами сам почти превратился в терапевта творчеством, попытался предложить свои идеи:
– Ты можешь, например, рассказать ей о разных детях, с которыми случились разные мелкие происшествия, даже смешные на самом деле, которые очень испугали их. Может быть, так она почувствует, что ей нечего стыдиться.
Мира не спеша кивнула. Да, это вариант, особенно, если учесть, что до сих пор Рина не получала внимания даже когда происходили более значительные события. Когда была контрольная, никого не волновало, какую оценку она получила. Она без всякой дрожи заклеивала ранку пластырем маленькому брату, сама грела сестренке еду… Маленькая мамочка. Но мамочки не должны реагировать на какие-то происшествия непроизвольными движениями руки. Давид уже слышал об этих сомнениях, видел, что Мира зашла в тупик, и не могла ничего поделать с Риной. Даже трехлетнюю Ширу она посвятила в свою проблему. Вчера он услышал, как она спрашивает: “Шира, если бы ты увидела девочку, которая все время как будто вытирает щеку, что бы ты о ней подумала?” Шира ответила что-то невнятное, и Мира почти разозлилась на то, что малышка не выдала никакой оригинальной идеи.
Рина продолжала приходить. Она получала удовольствие от часа свободы и безраздельного внимания, раскрывала тут и там кусочки информации о себе, но не говорила ни слова о том, что происходит с ее щекой.
Только после того, как Мира почувствовала, что она готова опустить руки, она позвонила маме. У Мириной мамы были некоторые возражения по поводу ее работы. Она считала, что, как религиозный терапевт, Мира должна включать в работу и еврейскую сторону:
– Вера и душа – это понятия, связанные друг с другом. Ты не можешь взять терапию в чистом виде, как науку, и пользоваться только техниками, которые ты выучила. Когда ты укрепляешь душу, не поливая ее живой водой Торы, ты ухудшаешь качество лечения.
Мире было трудно согласиться с этим. Она видела свою профессию, как конкретную специальность, со своими методами и подходами. Она училась ради этого три года. “Терапия творчеством – это не урок по иудаизму!”
Мирина мама очень старалась не поднимать эту тему. Ей было это больно и неприятно. Конечно, она не считала, что терапия творчеством – это урок по иудаизму, но она была уверена, что когда ребенка что-то мучает, и он рассказывает об этом, занимаясь красками и пластилином, его, несомненно, можно поддержать, пользуясь и словами, на которых растет и которыми всю жизнь дышит верующий еврей.
Конечно, главная часть терапии – творчество. Но и у слов есть своя функция. И если уж пользоваться словами, то почему не словами веры?
Когда Мира рассказала маме о Рине, та обещала подумать, и перезвонила буквально через пять минут:
– Слушай, может на нее прыгнула кошка[3] или мышь, и она очень испугалась?
На следующем занятии Мира и Рина делали фигурки животных. Мира начала с коровы и овечки. Прикосновения Рины были очень напряженными, но она согласилась погладить “шерстку” овцы и “гладкую кожу” коровы. Потом они делали птичек и курочек. Рине очень понравилось.
– Что теперь? – спросила Мира.
Рина пожала плечами.
– Может, кошечку?
Рина содрогнулась. Ее лицо резко побледнело, она почти выкрикнула: “Нет!” и принялась яростно тереть щеку.
Ну, отсюда путь был коротким и легким. Мира уверенно использовала хорошо известные ей техники. И постепенно Рина рассказала, что случилось. Вдруг она ощутила, что ей хочется рассказывать снова и снова:
– Я шла домой из школы. Спешила, зная, что сестренка ждет меня у двери дома. Я не заметила, что на заборе при входе в дом сидит кошка. Вдруг она увидела меня и спрыгнула с забора, – тут Рина задрожала.
– Ее хвост задел меня здесь, – Рина показала на правую щеку, – и с тех пор я все время чувствую его прикосновение…
Найти проблему – это уже половина решения. Когда главная проблема – это облегчить лежащее на сердце, то путь к излечению короток и легок. Осталось только поблагодарить маму за удачную идею. Но она, без сомнения, повторит слова праведника Йосефа: “Разве не от Б-га все ответы?”[4]
| ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА | СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА |
[1] “Халуц” – букв. “Пионер” (ивр.) – одна из сионистских организаций начала 20-го века.
[2] Колель – отделение йешивы для женатых учащихся.
[3] В религиозных семьях не принято держать домашних животных. А если учесть, что кошки в Израиле живут, в основном, в районе помоек, то неудивительно, что относятся к ним, примерно, как к крысам.
[4] См. «Берешит», 40:8
