Нить надежды – Что случилось с Шейндл?

4.

“Завтра у нас контрольная! По всей недельной главе “Лех леха”! Девочки листают Пятикнижие и считают страницы – ой, как много! Но для меня это прекрасная возможность. Я пойду к Гиточке, и мы будем готовиться вместе. Все время. Так что Бейла меня не найдет. Каждый раз, когда я о ней думаю, сердце начинает так сильно стучать. Я так боюсь, что она скажет о том, что я порвала “членский билет”, и что она сделает, когда я не приду на собрание “союза” сегодня в полшестого? А вдруг, когда подойдет время, я снова запутаюсь, и испугаюсь, и снова пойду туда?

Вдруг мне снова захочется туда пойти? Ой, как меня бесит это желание… Но там все меня так любят. Девушки треплют меня по щеке, один парень, похожий на солдата, угощает конфетами, а Бейла обнимает меня и прижимает к себе, как будто я маленькая девочка.

Там интересно, и очень притягательно. Они поют на иврите, и рассказывают истории. Не притчи. Настоящие истории. Но они красивы, как сон, и далеки, как притчи. Больше я не буду спрашивать, притча ли это. Один раз я осмелилась спросить, и тогда их руководитель разразился таким оглушительным смехом! У нас дома никогда так не смеются. Бейла сказала, что он – “израильтянин”. Он действительно отличается ото всех, и все его слушаются, как будто он их командир. Нет, я их не люблю. Я пойду сегодня к Гите. Скоро заканчивается перемена. Надо быстро с ней поговорить, пока я не передумала!”

Шейндл тут же подошла к Гите. Та была в разгаре какой-то волнительной беседы. Ее окружила группа девочек, и все в ажиотаже размахивали руками.

“Что-то случилось”, – поняла Шейндл. В Ломже 1920-го года все время что-нибудь происходило. Следы Первой мировой войны еще не стерлись с пыльных дорог городка, и почти все время было о чем поговорить. Много всего происходило и в повседневной жизни. Радости и несчастья. В Ломже, как и в сотнях других подобных ему местечек, трагедии и горе были частью будней. Каждый младенец, который рождался и выживал, был чудом. Благодарственную молитву, которую произносят матери после родов, всегда говорили с волнением и слезами, ведь так много матерей не удостоилось этого! Каждая болезнь сопровождалась сильным страхом, ведь даже обычная ангина могла привести к горькому концу.

Но сейчас, когда Шейндл приблизилась к Гите, вдруг воцарилась напряженная тишина. Все взгляды вонзились в нее, а Гита только наклонила голову. Шейндл испугалась. Может, что-то случилось с мамой? Бывает такое, что после того, как почти выздоровели, снова заболевают? А может, что-то с папой? Поляки-антисемиты очень часто издеваются над евреями просто так. Сегодня папа первый раз пошел на рынок. Он купил небольшой прилавок с красивой зеленой крышей. Шейндл сама приготовила плакат: она написала буквы печатным шрифтом и раскрасила их. Она так старалась, чтобы получилось красиво, чтобы папа был доволен и рад. Папа собирался стоять за прилавком, но Йосель и Шмуэль смастерили из найденных досок настоящий стул! Шейндл принесла маленькую круглую подушку, которая принадлежала ей еще с двух лет. Папа и вправду обрадовался! Мама завернула в белую салфетку миндальные печенья. Мама сначала хотела испечь обычные печенья, посыпанные сахаром. Такие печенья тоже очень вкусные, и мама печет их только на праздники, но Йосель, когда увидел, как мама замешивает тесто, прошептал ей на ухо, что, может быть, стоит взять из пасхального мешка горсть миндальных орехов, чтобы папа обрадовался еще больше. Мама посмотрела на умоляющее лицо Йоселя, в его светящиеся предвкушением радости глаза, и согласилась.

Все так любят папу, особенно, когда он радуется. И папа, на самом деле, был тронут. Все проводили его на рынок. Шейндл со своей подушечкой, Йосель с новым стулом, Шмуэль с плакатом и мама с миндальными печеньями. Папа был просто, как король во главе своего семейства, и Шейндл была уверена, что все будут покупать шляпы только у него. Но, может быть, все равно что-то случилось?

Шейндл поднимает глаза, и ищет ответный взгляд Гиты, но та по-прежнему смотрит вниз. Только Фрида смотрит прямо на Шейндл, и в ее взгляде – что-то незнакомое. Гнев, злость? Ой, как страшно! Что это с Фридой? И почему Гиточка не смотрит на Шейндл? Почему все молчат и ничего не говорят?

Вдруг в двери появляется учительница Хана. Все девочки спешно рассаживаются по местам. Шейндл тоже. Она снова пытается обменяться улыбкой с Гитой, но взгляд подруги направлен строго вперед, на учительницу.

Шейндл резко бледнеет, потом краснеет, как свекла. Ее глаза сверкают подозрительным блеском, и Шейндл чувствует, что еще секунду – и из ее рта вырвется громкое рыдание. Шейндл поспешно прикрывает рот рукой и изо всех сил сжимает губы. Вот тогда учительница Хана обращает на нее внимание, и со страхом спрашивает:

– Что случилось с Шейндл?

В классе стоит тишина. Никто не отвечает. Тогда Сара-Ривка встает с места, подходит к учительнице и шепчет ей на ухо несколько слов. Учительница тоже бледнеет.

Класс по-прежнему окутан тишиной, и лишь рыдания Шейндл нарушают ее.

**

Дасси положила портфель на место, надела тапочки, переодела форму на домашнюю одежду и только тогда пришла на кухню с листком в руках. Кухня пахла понедельником. Каждый понедельник мама готовит куриные отбивные с рисом и кабачками. Раньше, когда Дасси была маленькой, она не выносила даже запаха кабачков. Но мама Мира последовательно и терпеливо объясняла Дасси, как важно, когда обед состоит из разных видов блюд. Постепенно Дасси привыкла к запаху, и еще более постепенно – к вкусу. Кабачки на самом деле не такие уж противные. Мира прекрасно готовит, и к концу обеда все тарелки остаются чистыми. Дасси, Йоси и Шири кушают сами, а Йони мама кормит из ложечки.

Каждый раз во время обеда Шири спрашивала:

– Мам, а когда мне было столько, сколько Йони, ты тоже меня кормила из ложечки?

Дасси и Йоси все время говорили ей:

– Хватит уже задавать этот дурацкий вопрос!

Честно говоря, они сами не видели в вопросе ничего дурацкого, но, будучи “взрослыми” детьми, чувствовали, что маму этот вопрос очень раздражает. Мира коротко отвечала, что она не помнит, в каком возрасте каждый ребенок начал есть сам, но папа, сидевший во главе стола, и молча слушавший этот диалог, прекрасно понимал, что раздражает его жену. Все дети в этом возрасте действительно ели сами. Мира очень рано начинала приучать их правильно держать ложку, аккуратно подносить ее ко рту, и оставлять стол практически чистым.

Но Йони – у Йони не получалось послушно следовать примеру старших. Он держал ложку не так, как надо, рассыпал на скатерть и на пол все, что только можно, и… каждый раз заново выводил Миру из себя. Мира довольно долго не сдавалась, но в какой-то момент все-таки опустила руки и стала кормить Йоси из ложечки.

Когда Дасси зашла в кухню, Мира накрывала на стол.

– Мама, привет, у нас будет родительское собрание!

– Родительское собрание? Когда?

– Завтра вечером.

Вилки, которые Мира держала в руках, громко упали на пол.

– Завтра?!

– Да, ты что, не можешь, мам?

Мира не ответила. У нее самой было много более срочных вопросов.

– Но почему сообщают только сегодня?!

Дасси подыскивала слова, которые могли бы успокоить маму.

– Мамочка, меня вчера не было в школе, а Шоша забыла принести мне записку. Завтра в восемь тридцать.

– В восемь тридцать? А если мне это время не подходит, можно его изменить?

Давид мысленно зааплодировал жене. Резкий тон изменился на гораздо более мягкий. Мира взяла себя в руки. Чем Дасси виновата, и почему она должна чувствовать критику по отношению к той, от которой она получает духовные и моральные ценности?

Дасси тоже вздохнула с облегчением.

– Учительница сказала, что можно написать записку, какое время тебе удобно, и она постарается это устроить.

Тем временем Йоси собрал вилки и даже положил на стол тарелки. Он уже хотел начать кушать, но Мира не могла заниматься ничем, пока в ее голове не будет все разложено по полочкам.

– Дасси, покажи мне объявление, пожалуйста.

Дасси протянула маме листок. Да, действительно, завтра. В восемь тридцать. Через секунду на полях листка красовалась подпись Миры, и рядом – четкая просьба: “Прошу изменить время на 7.15”.

Теперь Мира могла начать подавать обед, одновременно прилагая огромные усилия, чтобы мысленно организовать завтрашний день. Дасси молча съела весь обед, не оставив ни крошки кабачков. Сегодня и завтра она будет примерной девочкой. Она всегда старается, но завтра ей нужно постараться еще больше, чтобы не нарушить больше ничего в мамином распорядке дня.

перевод г-жи Леи Шухман