| ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА | СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА |
2.
«На подносе остались еще три целые булочки, и одна надкусанная. Понятно, это Либи не доела. Снова Хава Юдит услышала, что Либи плачет, и пришла. Завтра, она, конечно, увидит меня, погрозит пальцем и скажет, так что все вокруг услышат:
– Шейндл, ты уже большая девочка. Куда же ты вчера убежала, когда мама еще такая слабая?
Ой, как я покраснею! Какая же я плохая и бессердечная! Каждый раз, когда папа начинает так сердиться, я убегаю из дома. А Мендель, бедняга! Сколько он может следить за Либи?
Мендель такой невинный и простодушный, и такой грустный. Он молчит, и только его большие глаза полны вопросов. Жаль, что семилетний мальчик еще не может быть членом союза. Четырнадцать лет – это тоже еще мало, но Бейла как-то ухитрилась помочь. Она говорила, убеждала и просила. Члены союза устроили особое заседание, обсудили просьбу, и утвердили ее!
С сегодняшнего дня у меня есть “членский билет”, с печатью председателя и секретаря. Билет – на иврите. С символом “маген давида” и завитушками вокруг. Ой, какая она хорошая, Бейла. Даже не знаю, как ей отплатить за это. Ей почти семнадцать, и все равно она относится ко мне, как к подруге. Она просит только одну вещь – перестать дружить с Гитой! Бедная Гиточка! Ведь мы такие близкие подруги! Я так ее любила! Когда мама была здоровой и крепкой, а папа хорошо зарабатывал, ее дом ничем не отличался от нашего. А мы были как сестры. Гуляли вместе летом, когда Шаббат такой длинный, вместе ходили в синагогу, шли вместе в школу, и даже относили в пятницу халы для выпечки[1]. Дома у Гиты всегда так уютно и тепло! Ее папа – один из самых важных людей в деревне. К нему постоянно приходят важные раввины и общественные деятели.
Ее папа – один из членов комитета социальной помощи, и в их просторном доме все время идут разные заседания. Он – очень занятой человек, но всегда находит время, чтобы ласково ущипнуть Гиту за щечку. Как можно оставить такой дом? И больше не приходить к Гите?
Бейла старше меня на три года! Мне приятно общаться с ней, она интересуется мной, задает много вопросов, а я… отвечаю… понемножку. Но потом, когда я иду домой, у меня появляется гнетущее чувство, что-то душит меня и не дает покоя. Мне ведь только четырнадцать, и я не понимаю, что со мной творится. Я так люблю Гиточку. Но и Бейлу. К Гите я очень привязана. А Бейла? Может, Бейла привязана ко мне? Все так запутанно! Может, завтра мама почувствует себя лучше, и я спрошу ее. Ой, нет! Бейла ужасно разозлится! Она все время мне говорит, чтобы я ничего не рассказывала маме!
Бейла все время рассказывает мне, что у нашей молодежи в деревне есть новые, потрясающие идеи. Идеи, которые могут изменить нашу убогую жизнь. Когда я спросила ее, почему они не поделятся этими идеями с раввином, Бейла громко рассмеялась, но ничего мне не объяснила.
А жалко! Это могло бы быть так здорово…
А может, спросить учительницу Хану? Она такая замечательная, такая необыкновенная! Пока мы не познакомились с ней, даже и не знали, что бывают такие учительницы! Госпожа Анна из польской школы никогда не улыбалась нам так ласково. А когда девочки-нееврейки приставали к нам, она никогда не вмешивалась. Бедные Фрейдл и Сара! Их папа до сих пор еще не решился перевести их в новую школу “Бейт Яаков”[2]. Они нам завидуют! Каждый раз, когда мы встречаемся, они показывают нам язык. Даже Гителе говорит, что это просто зависть! Да, спрошу учительницу Хану… Может, я даже покажу ей “членский билет”. Я могу даже рассказать ей, каким новым словам на иврите Бейла научила меня.
А Бейла что скажет? Она точно разозлится! Она все время говорит, что только когда я вырасту и буду смелой, тогда смогу всем рассказать о билете и никого не бояться.
А почему надо бояться?
Спросить у Гителе? Она может обидеться. Она подумает, что эта Бейла не дает нам дружить.
Папа Бейлы большой знаток Торы! Он дает уроки в синагоге и экзаменует мальчиков старших классов. Может быть, это знак, что все хорошо, и зря Бейла все время предостерегает меня?
Фу… надоело! Ненавижу эту Бейлу! Пусть сама уезжает в землю Израиля! Она уже прекрасно знает иврит и умеет сажать помидоры!
Ну и что, что папа иногда хмурый! Ну и что, что мама сейчас болеет! Она вообще уже выздоравливает, ей нужно только еще немножко набраться сил! И папа когда-нибудь будет веселым и будет петь песни! Пока не появилась Бейла, ничего не казалось таким уж ужасным. Евреям всегда трудно, так что? Вдруг у “молодежи” есть идеи, которых никогда ни у кого не было? Хватит уже морочить мне голову!»
***
Утром, когда Шейндл ушла в школу, и дома осталась только маленькая Либи, солнечные лучи осветили бледное лицо матери, и добавили чуть-чуть румянца ее впалым щекам. Хава Юдит, которая зашла лишь убедиться, что все в порядке (и услышать заодно, что и с Шейндл все хорошо), внимательно посмотрела на больную и авторитетно заявила:
– Сегодня ты встаешь с кровати! Сегодня на часик, завтра на два, и к Шаббату ты уже будешь здорова, как бык!
Хава Юдит ушла, и Минда действительно встала, как по приказу. Подбросила на руках завизжавшую от счастья Либи, и пошла осматривать свое хозяйство. Нужно поменять постели, постирать, приготовить обед, зашить дырку на Йосиных брюках, и…
Скомканные обрывки бумаги выпали из-под подушки Шейндл. Кто-то порвал листок в гневе и отчаянии. Экзамен с плохой оценкой? Сложные примеры по математике?
Символ “маген давид” раскрылся на материнских ладонях. Еще одна вмятина разглажена, еще два кусочка сложены вместе. На бумаге красуется имя Шейндл, написанное перьевой ручкой, красивым и новомодным почерком…
Вдруг появилась туча и закрыла собой веселые солнечные лучи.
Даже Либи разразилась плачем.
**
Рину привели к Мире на год позже, чем нужно. В принципе, если бы кто-то что-то заметил год назад, сейчас у Миры была бы одна пустая строчка в густо заполненном ежедневнике – на которой быстро появилось бы имя ребенка, который так долго ждал своей очереди.
Рина все время терла правой рукой щеку, как будто к ней прилипла грязь, но никто не обращал на это внимания.
Если бы кто-нибудь обратил на Рину внимание, когда она уходит в школу, и дал ей простой носовой платок, взгляд окружающих ее изменился бы к лучшему. Тогда обратили бы внимание, что Рина – талантливая и трудолюбивая ученица. Но вот только кроме этого, у нее было еще несколько мелких дел, например, осмотреть младших братьев и сестер, перед тем как они уходят учиться. Она могла сказать им заправить рубашку в брюки, поменять запачканную кипу на чистую, и не забыть взять с собой огурчик, который мама почистила перед уходом на работу. Мама работала воспитательницей в яслях с продленкой.
В обед Рина опытной рукой нажимала на кнопки микроволновки: рис нужно греть ровно две с половиной минуты, чтобы не испортить вкус. Горошек можно подогреть вместе с котлетами. Да, она уже много чего умела, и всегда могла успокоить плачущих малышей и объяснить им, что “мама на работе, она работает, чтобы можно было купить нам еду, и одежду, и обувь, а кто хорошо покушает, тому я расскажу та-а-кой интересный рассказ!”
Мама возвращалась в пятнадцать минут пятого, а иногда и в половину, потому что какой-то отец забыл забрать своего ребенка, а какая-то мать думала, что ее старшая дочь заберет сестренку. Однажды мама вернулась с малышом на руках. Его не забрали, и мама больше не могла ждать. Она оставила записку на двери садика и пошла домой вместе с ребенком.
Ринины родители были очень преданными своим детям, но и очень занятыми. Они оба трудились, чтобы обеспечить семью – на работах, которые приносили много заботы, но мало зарплаты. “Да, вот так оно в жизни, – говорила Ринина мама, – самую большую зарплату получает тот, кто сидит на самом роскошном кресле в офисе, а самую крошечную – дворник на улице”.
Рина была для них просто “ангелом небесным”. “Чтобы мы делали без Рины?” – спрашивали себя родители снова и снова. Она была замечательной. Она не переставала трудиться, даже когда мама уже появлялась дома. Рина была однажды в яслях, и видела, насколько тяжела эта работа: мыть и переодевать, кормить и поить, укладывать спать, петь и улыбаться. Ни секунды передышки. Даже когда дети спят, есть что делать. Так что Рина взяла на себя и вечер…
Может быть, поэтому маленький испуг, который она пережила однажды, стал для ее усталой души тяжелой и незабываемой травмой, усиливающейся с каждым днем.
Когда ребенок чего-то испугался, он бежит домой – плачущий, или просто бледный и дрожащий, и мама спешит ему навстречу с поцелуем и стаканом воды. Она терпеливо (относительно) выслушивает обрывки слов, перемежающиеся со всхлипами, и понимает, что произошло. Она повторяет риторическим вопросом то, что поняла, ребенок согласно кивает, и всхлипывания постепенно стихают. Тогда мама говорит “Ой, бедненький мой!” и снова гладит по голове. А если испуг был серьезным, она понимает происходящее в душе ребенка и в последующие дни. Она разрешает ему включить ночник, поспать в ее кровати, провожает в школу и т.д., пока страх не проходит окончательно.
А если испуг “застревает” на языке? Ведь младших братьев и сестер пугать нельзя, а заведующая яслями не любит, когда звонят маме на работу. Когда же мама возвращается в полпятого домой, еще только переступает порог, уже звонит какая-то мамаша и хочет выяснить, что случилось с ее малышом, откуда у него такой ужасный синяк на лбу, и почему за ним недостаточно следят. И когда мама, наконец, кладет трубку, и ощущает, как мигрень (самое ненавистное для Рины слово!) поднимается к вискам и захватывает всю голову, когда вокруг прыгают младшие дети, и мама беспомощно смотрит на стрелки часов, которые продолжают неумолимо двигаться, а потом взгляд переходит на ее “ангела небесного” и наполняется надеждой… Рина не может ничего рассказать.
Страх уходит с языка и начинает искать себе другое прибежище. Очень скоро он находит его… глубоко в сердце. Рина ненавидит мигрень, но мигрень сильнее ее, и ей совсем не интересно, как к ней относятся. Рина открывает холодильник, достает овощи, яйца, молочные продукты, начинает готовить ужин и… спасает маму. Рина помогает маме искупать малышей и даже приносит им чистые пижамы из шкафа. Она обладает удивительным талантом уговорить того, кто упрямо прижался к маминой юбке, сделать маме сюрприз – только сегодня. “Тише, чтобы мама не заметила, отпусти ее юбку, быстренько в ванную, раздевайся, я помогу тебе искупаться, и – оп! Мама придет и увидит, что ты уже в кровати!”
“Риночка, ты просто потрясающая!” – говорит мама Рине с дивана. На лбу у нее мокрое полотенце. Еще чуть-чуть, боль пройдет, и она отблагодарит свою дочку как следует…
А пока что, утренний испуг обосновывается в сердце, и с каждым днем расширяет свое пространство. И никто ему не мешает: Рина даже не почувствовала, что ей нужно избавиться от него, пока не поздно.
| ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА | СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА |
[1] В то время в домах не было печей для выпечки, все делали хлеб и пироги дома, и несли выпекать их в пекарню.
[2] “Бейт Яаков” – (букв. “Дом Яакова” (ивр.) – под этим выражением обычно имеются в виду еврейские женщины) сеть религиозных школ для девочек в Европе, основанная в 20-х годах Сарой Шнирер, жившей в Кракове, которая первой поняла необходимость таких учебных заведений. До этого существовали лишь школы для мальчиков – “хедеры”, а девочки учились дома, у родителей или у частных учителей.
