| ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА | СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА |
**
Хеврон, 1921 г.
Дорогие папа и мама!
Свершилось! Я здесь, в Святой Земле, и страничка, которую вы держите в руках – родом из Земли Израиля. Правда, уже прошло больше недели, и вы наверняка получили мое краткое письмо, где я сообщил о благополучном прибытии, но я до сих пор потрясен пейзажами нашей Святой Земли и ее воздухом духовных вершин. Я просто не в состоянии описать, что я чувствовал на могилах наших святых праотцев! А ведь я еще не удостоился посетить и помолиться у Западной Стены, остатка Храма, на могиле Рахели и в пещере раби Шимона бар Йохая. Здесь, в ешиве – учатся, и только учатся! Хеврон – маленькое и тихое поселение. Кроме учебы Торы, здесь нет ничего интересного.
Каждый день в бейт-мидраше добавляются еще и еще скамьи. Приезжают ребята из Европы и даже из Америки. Летом приедет и Саба, и тогда мы снова удостоимся отведать его невероятного величия, как удостоились этого в Слободке. Я сплю и ем в одной из гостиничек, разбросанных по всему городу, и вместо со мной в комнате один паренек из Иерусалима. Подобного ему редко увидишь в нашей ешиве. Он настоящий иерусалимец, с одеждой и обычаями старого Иерусалима, и, тем не менее, предпочел учиться в литовской ешиве. Для его семьи это был настоящий шок, да и он сам был удивлен, обнаружив, что несмотря на «современное» обличье, включающее чуб, шляпу и галстук, духовный уровень юношей невероятно высок. Усердная учеба, б-гобоязненность и хорошие душевные качества, которые характеризуют подавляющее большинство учеников, чрезвычайно поразили его. Он много рассказывает мне о старом поселении Иерусалима. Честно говоря, тяжко слышать, в какой ужасающей бедности они живут. Просто неописуемая нищета!
Если бы я только мог, я продолжил бы писать еще и еще. Прекрасна и необычна жизнь здесь, в Святой Земле. Я ощущаю огромный подъем в учебе и б-гобоязненности.
Ждите моего следующего письма, а пока – всего хорошего!
Скучаю, Аарон.
**
Сначала никто не обратил внимание на раздающиеся на улице песни. Это была пятница, у всех столько работы! Нужно набрать воды с реки, нужно сбегать к шойхету, а потом ощипать кур, сварить, замесить тесто, побежать к пекарю, искупаться, убрать дом, почистить обувь… Мальчики и девочки резво бежали от одного поручения к другому, а замученные матери пытались одновременно продолжать свою тяжелую работу, и наблюдать за тем, как дети выполняют свои функции. Однако постепенно громкий голос проник в дома. Дети, бледные и испуганные, разбежались по домам. Матери в страхе выглядывали из окон. Вскоре вся Ломжа была взбудоражена и гудела, как пчелиный улей. Раби Биньямин, известный знаток Торы, экзаменатор детей в хейдере, сидел прямо на дороге, и пел с комическим вдохновением. Он одновременно смеялся и плакал. А воротник его рубашки был надорван…
Сумасшедшие были неотъемлемой частью городка. Были те, кто родился такими – душевнобольные, которых никто не знал, как лечить. Они превращались в любимцев города, и до тех пор, пока не представляли собой опасности для окружающих – все жалостливо выслушивали размышления их разбитых сердец. Были и такие, кто превысили уровень гениальности, и превратились в ненормальных – может быть, потому что среди улочек городка не смогли реализовать свою гениальность. А были и те – хотя и немногие – что потеряли разум из-за какой тяжелой душевной травмы. Никто не мог поверить, что в эти мгновения раби Биньямин, столь любимый всеми человек, становится членом этой печальной группы. Раби Биньямин – новый городской сумасшедший?
Все стояли и с ужасом смотрели на руки раби Биньямина, мелькавшие в воздухе, на горячие слезы, которые текли по его щекам и растворялись в дорожной пыли, слушали его странный и страшный смех. Это было зрелище, пробуждающее ужас. Женщины в истерике щипали себя, пытаясь проснуться, и не понимали, что этот кошмарный сон – жуткая реальность. Из дома раби Биньямина слышались стоны и плач. В его семье было одиннадцать детей, и их крики разрывали небеса.
– Ай-ай-ай, господа, сидеть шиву! Сидеть шиву по живому ребенку! Ай-ай-ай… – и снова взрыв слез, надрывающий сердца. Через несколько минут новость разнеслась по всему городку: Бейла, дочь раби Биньямина, покинула город, и оставила после себя письмо.
А раби Биньямин – раби Биньямин не смог выдержать эту трагедию. Он похоронил троих детей, и ни разу горе не задело его ясный разум. Он склонял голову, принимал Небесный приговор со смирением и любовью, и возвращался к своим ученикам в хейдере с прежней энергией и бодростью.
Но оставить веру? Сбросить с себя бремя Торы и заповедей? Это было выше его сил. Раби Биньямин надорвал одежду и сел на землю, сломленный, разбитый – и без разума…
Добрые евреи пытались подойти к нему, как-то приободрить, но не с кем было говорить…
Раби Биньямин был уже в других мирах. Субботние и праздничные песни вдохновенно лились из его уст, и только глаза его жены, получившей двойной удар, смотрели на него из окна, как два океана бесконечного горя, непостижимого человеческим сознанием…
Шейндл тоже видела его, она поняла и осознала смысл произошедшего, его результат, всю боль, весь ужас. Она знала, что у нее не хватит смелости натворить такое. Одним движением она захлопнула открывшееся было окно надежды, и еще больше сгорбила спину под бременем своей жизни, даже не прочувствовав и не поняв тайну духовного счастья.
| ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА | СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА |
