21 – Пробуждение – часть 8

– Эммм… Гммм… А какие имена начинаются на букву “В”? – Витя смутно помнил, что вроде у евреев принято давать имя в честь усопших родственников на ту же букву. Или это была традиция только советского еврейства? Витя не знал, да и имя свое – в отличие от Генки, названного в честь папиной бабушки Гинды – он получил от мамы, очарованной звучанием и значением имени “Виктор”, но надо же было от чего-то оттолкнуться, чтобы сделать свой окончательный выбор!

– На “В” на иврите мужских имен не бывает! – отрезал его собеседник, по-видимому, раввин. – Бывают на “Б” – Биньямин, Бенцион, Барух…

Но имя на “Б” Витя не хотел.

– Вообще-то Виктор – означает “победитель”, — робко начал он. – Есть ли какое-нибудь еврейское имя с таким значением?

– Вообще-то вся наша жизнь – это цепь побед над собой. Хотите взять себе имя “Хаим”?

Брать имя “Хаим” Витя тоже не хотел. Его всю жизнь раздражало, когда его полное имя путали с “Виталием”. Так пусть Виталии и выбирают себе имя “Хаим” из старых еврейских анекдотов про Рабиновича и компанию. Да, Хаим – это жизнь, но каждая ли жизнь является победой? Возможно, для раввина, терпеливо ждущего выбора своего собеседника, она именно такова, но многими ли победами над собой мог на своем веку похвастать Виктор?

– А Ганди Глик – ведь Ваш брат?

– Геннадий, – утвердительно кивнул Витя.

– Насколько же вы с ним – разные! Во всем. Вот у него с выбором именем не возникло никаких проблем.

“Гадом буду!” – пронеслось у Вити в голове, и перед глазами пронеслось видение Генки, скачущего верхом на перевернутом стуле. Голова закружилась, и следующую фразу он расслышал, как в каком-то облачном тумане. Возможно, сказалось эмоциональное перенапряжение от всей неожиданно-парадоксальной ситуации, в которую он загнал себя сам. Или не совсем сам?

– Теперь Вы можете звать брата Гавриэлем! Сокращено: Габи.

– Как? Что Вы сказали?

– Я сказал, что Ваш брат взял себе еврейское имя Гавриэль.

– А.. у Гавриэля… был брат? – неуверенно спросил Витя.

– Старший? – подмигнул раввин, и Витя почувствовал, как к нему постепенно возвращается куда-то до этого испарившаяся уверенность . – Что Вы! Гавриэль – это имя ангела.

– А… какие еще бывают имена… для ангелов?

Раввин улыбнулся (или это так показалось Виктору) и начал спокойно перечислять имена: “Есть Михаэль, Рефаэль, Уриэль, Узиэль, Разиэль…”

– Пусть будет первое! – неожиданно выпалил Витя, даже не припоминая, какое из этих чудесных имен, своим мелодично-божественным окончанием приятно ласкавших слух и убаюкивающих сознание, было названо первым. Какая разница? Все они казались ему волшебной сказкой, вдохновенной песней! Нет, даже не просто песней – Гимном. Гимном Царю царей, который пока еще был ему неведом, но уже – он почувствовал – близок. Близок, как никогда до этого!

Было ли это следствием ангельского имени или осознанного человеческого выбора вступить в Союз с Тем, Кого он еще, казалось, не знал, но Кто знал, любил и ждал его вечно? Было ли это уподоблением нашему праотцу Аврааму, расслышавшему зов” Иди! Иди к себе!”, и который встал и пошел, сделав шаг в неизвестность, в одночасье оставив свою приемную отчизну, мать-и-мачехой заросший дом родной, багаж, полный светлых иллюзий на будущее и радужных воспоминаний о прошлом? И стал это шаг – первым шагом в вечность. Вечность еврейского народа.

Или, быть может, это было уподоблением всему еврейскому народу, в едином порыве единодушно и единогласно провозгласившему “Наасэ ве-нишма” – “Будем делать и слушать, действовать – и вникать!” Будем! Без всяких “но” и “кто сказал?”, “зачем?”, “а вдруг?” Ведь недаром говорится, что каждая еврейская душа витала у подножия горы Синай в тот судьбоносный час, когда не порхали, чирикая, птицы и не вздымались, затаив дыханье, воды моря.

– Значит, Михаэль? – по-деловому подытожил судьбоносный выбор человек напротив.

– Ми-ха-эль,- повторил нараспев… Михаэль.