21 – Пробуждение – часть 4

«И что мне от любви осталось ныне? Только имя!» замурлыкала Соня себе под нос и тут же поморщилась. Когда  в свое время в школе на уроках литературы ее любимая учительница Юдит Шушан терпеливо объясняла им разницу между ассоциацией и коннотацией («что, собственно говоря, то же самое, но обусловлено общими культурными ценностями») и приводила пример, что белый цвет у каждого может ассоциироваться с чем-то своим, личным («с творожком», облизнулась Ирка, Сонина соседка по парте, «с облаками?» робко поинтересовался Йони с первой парты, «с мамиными жемчужными сережками и цветущими левкоями» подумала Соня, набрав побольше воздуха в легкие, чтоб, затаив дыхание, ничем случайно не выдать всю сладость охватившего ее восторга).  «А в различных культурах, – продолжала Юдит своим прокуренным голосом командира дивизии, – белый цвет может ассоциироваться с похоронами или свадьбой, с чистотой, непорочностью или безжизненностью – это и есть коннотация». Так вот тогда коннотация казалась Соне несчастной, загнанной в клетку стереотипов пташкой в отличие от вольной птицы-ассоциации с огромными, сильными крыльями фантазии и памяти. Какой же куцей и иллюзорной вдруг обернулась сегодня эта вольность ассоциативного полета! Покорная свобода вышколенных почтовых голубей, всегда готовых передать свое послание точно по адресу, но всегда из одного, знакомого источника, к которому они неизбежно вернутся…

«Михоэлю, наверняка, пришла бы на ум не дешевая песенка из банального кинофильма, а какая-нибудь цитата из наших источников, вроде «Доброе имя лучше хорошего масла» или что-то в этом роде. Или нет? Неужто он тоже по сей день пребывает в плену трех мушкетеров, гардемаринов или мышей из «Кота Леопольда», просто все это таится где-то там, в глубине, на которую никто не рискнет спуститься? Да и кого он туда впустит?» Соня сама себе подивилась. С каких это пор ее, Соню Мошевицкую, интересует чье-либо чужое мнение? С каких пор она стала пытаться понять, проникнув и проникнувшись, чужую душу? Может быть, с тех самых пор, как перестала быть Соней Мошевицкой, став Шейной Глик?

«Да уж, с чем-с чем, а с именами в нашей семье все было нормально», с удовлетворением прервала необузданный поток мыслей Соня-Шейна. Конечно, если можно было назвать «нормальной» ситуацию в советской школе, когда имя лучшего преподавателя английского языка и по совместительству самой популярной классной руководительницы, воспитавшей не одну плеяду учеников, по сей день благодарных своему любимому педагогу за ее небывалую, «гремучую» смесь жесткой, на первый взгляд в чем-то даже жестокой дисциплины с нежной сердечностью, чуткостью и искренним желанием добра всем своим подопечным – имя, ставшее в их 382-й школе Ленинского района, чуть ли не нарицательным, было Ида Моисеевна.

К слову сказать, мамину сестру, тетю Галю, преподававшую математику в школе №237 на другом конце города все почему-то называли Галиной Михайловной. «А, может, они с мамой просто сводные сестры?», не раз приходило на ум маленькой Сонечке. Нет, конечно, на лицо – общее, фамильное сходство, причем сходство именно с коренастым, кареглазым дедом – Михаилом Семеновичем, а не со статной бабушкой Дорой, но… кто поймет их, этих странных взрослых? В самом деле, откуда маленькой Соне было знать, что такое быть Моисеем по паспорту? И оно, наверное, к лучшему…

Так как в современном Израиле понятие отчества присутствует только в переводной русской литературе, которую мало кто читает, мама, переквалифицировавшись в частного репетитора, стала здесь просто Идой, что, по ее словам, ей очень льстило – ведь так чужие люди называли ее лишь в далекой молодости. «Я прямо помолодела!» кокетливо обращалась она к папе, рассматривая в зеркале очередную морщину в уголке левого глаза.

А вот папа, со своей стороны, жаловался, что с приездом в Израиль, на старости лет потерял свою индивидуальность. Ведь если там, на чужбине, достаточно было тихо-тихо шепнуть на улице: «Яков!» (ну, или просто позвать: «Яша!»), и Яков Григорьевич мог быть уверен: это – к нему. «А здесь я по привычке оборачиваюсь на каждого «Я-а-а-к-о-ва!», и в большинстве случаев оказывается, задним, так сказать, числом, что обращаются к кому-то совсем другому…»