| ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА | СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА |
12.
Всю дорогу Шейндл шла одна. Вначале она еще неуверенно взглянула в сторону Гиты, может быть, та улыбнется ей, как раньше? Но Гита все еще сидела за партой и писала что-то в тетрадке. С каких это пор Гиточка не бежит домой сразу со звонком? Всегда она поторапливала всех. Особенно свою подругу. Шейндл никогда не бежала домой. Она вообще не была голодной. Ей уже так надоела одна и та же каша, которую ели на обед! Всегда, когда она приходила домой, в нос ударял запах этой каши. Только изредка мама варила овощной суп или картошку. Кроме того, каша обычно была еле теплой, и иногда уже и вовсе холодной. У Гиты дома всегда еда, как в праздник. У них есть кухарка, и вдоволь вкусной еды. Так разве удивительно, что Гита всегда голодная к обеду, и спешит домой?
Кроме того, ей всегда легко бежать. Зимой у нее на ногах высокие меховые сапоги, летом – хорошие удобные туфли. Ей никогда не давят ботинки, и никогда чулок не выглядывает сквозь дырку в обуви. И все равно Шейндл очень любит Гиточку. Есть девочки, которые думают, что быть подругой Гиты – очень здорово из-за угощения и всего такого. Конечно, Шейндл всегда в гостях у Гиты с удовольствием пьет чай с медом и коржиками с корицей, но саму Гиту она любит больше. У нее просто золотое сердце, она всегда угощает всех девочек в классе, и вовсе не хвастается тем, что у нее есть. Она никогда не обижает Шейндл, и у нее постоянно есть разные интересные истории о том, что происходит в городке. А сегодня Гита почему-то сидит и упорно смотрит в тетрадь.
Она выглядит очень напряженной. Шейндл тоже чувствует себя странно и неприятно… И вдруг она поняла: «Гитин папа не разрешает ей разговаривать со мной! Ее папа всегда знает обо всем, что происходит в городке! Он увидел или услышал, что я ходила на собрание с Бейлой! Но ведь я уже решила, что больше не пойду! Я уже порвала членский билет! Я ненавижу эту Бейлу и люблю Гиту! А, так вот что шептала Сара Ривка на ухо учительнице Хане! Вот почему учительница рассказала всю эту историю про Америку! Вот почему все девочки в классе так смотрели на меня! А вдруг кто-то рассказал папе?!»
Тяжелые молоты стучат в голове девочки. Да и в сердце тоже. Сильно и быстро. Дыхание тоже становится частым. Шейндл чувствует, что ей тяжело дышать. Рот пересох. Стены в классе становятся близкими и высокими, как крепостная стена, и в этой стене она видит папины глаза. Шейндл хочет закричать, что все это неправда, и вдруг она видит улыбку Бейлы, и порванный билет соединяется сам собой – кусочек к кусочку, и вот он снова тут – целый и обвиняющий, и черными чернилами отчетливо написано: «Шейндл”.
«Никто мне не поверит. Все будут показывать на меня пальцем, как показывали на Сару и Йохевед, которые уже давно уехали из городка в Израиль. Папа не простит. А ведь я вообще не собиралась ввязываться в это! Это Бейла меня потащила, а мне было неудобно отказаться».
Вдруг Шейндл заметила, что класс пуст. Даже Гита ушла и не попрощалась. Она тихо ускользнула от ее взгляда – и исчезла.
«Надо идти домой! – подумала Шейндл, – Нельзя, чтобы дома волновались. Тогда все будет еще хуже, и я еще больше запутаюсь».
Как идти туда, куда страшно идти? Как бежать, когда ноги дрожат? Как можно спешить, и в то же время идти медленно? Шейндл застегнула пуговицы пальто, надела шерстяную шапку и вышла на морозную улицу. Если бы день был солнечным, папа остался бы за прилавком до вечера, но в такой холод не покупают даже шапки – носят то, что есть, и ждут, пока выглянет солнышко.
«Папа наверняка дома, и Гитин папа, разумеется,уже поговорил с ним. Он, конечно, не поверит мне, и уже наверняка решил, как меня наказать. Папа так переживает и боится за меня, да и папа Гителе боится за нее. Все девочки, которые перешли из польской школы в школу Сары Шнирер, попали сюда потому, что их папа волнуется за них, но папа Гиты и другие папы, они только переживают, но не сердятся. Они улыбаются, и нередко ласково обнимают своих дочек».
Шейндл идет по обочине дороги, стараясь не наступать в скользкую грязь, но вдруг – спотыкается о камень и падает. Ой, теперь она вся в грязи: руки, пальто, сумка… Тетрадки выпали из открывшейся сумки и разлетелись вокруг. Шейндл пытается схватиться за что-нибудь и встать. Все вокруг такое скользкое, а на улице никого нет. Вдруг она слышит голоса. Короткие фразы и раскатистый смех. Откуда ей знакомы эти голоса? Слава Б-гу, это не польские хулиганы. Кто же это? Да, звуки знакомые, и голоса тоже. Особенно смех. Шейндл спешит выбраться из грязи. Сейчас они ее увидят, и будут смеяться и над ней. Девочка встает, стараясь отряхнуть большие комки грязи. Она трет лоб, и на нем появляется уродливое коричневое пятно. Голоса приближаются, и, наконец, она узнает их. Это группа израильтян, которые прибыли укрепить организацию «Халуц». Она узнает их, но они не узнают ее – ведь Шейндл была на собраниях всего три раза. Ну вот, они уже совсем близко.
– А, это ученица школы «Бейт Яаков» – насмешливо говорит один из них.
– Когда она вырастет, – добавляет другой, – она будет хорошей «зогерте»[1]!
Они продолжают идти, не ведая, какую острую и отравленную стрелу пустили в самую глубину сердца Шейндл.
Из многих жителей Ломжи больше всех Шейндл любила раббанит Либу. Раббанит Либа была «зогерте» городка. Кроме того, что она умела и читать, и писать, «зогерте» обладала потрясающим ораторским даром. Она приковывала внимание своих восторженных слушательниц красочными историями из недельной главы Торы или описаниями событий, связанных с тем или иным праздником. Они плакали вместе с нашей праматерью Леей, которая страшилась замужества со злодеем Эсавом, таяли от удовольствия при величии Рахели, которая уступила право первой выйти замуж за праведника Яакова, только, чтобы не позорить сестру, переживали боль бездетной Рахели и рыдали от счастья, когда родился Йосеф, и Рахель благодарила Всевышнего за то, что Он избавил ее от унижения. Девочки вместе со своими матерями сидели на протяжении долгих часов, не отрывая взгляда от «зогерте». Некоторые уже догадывались, каким будет продолжение, и бывало, что пускали слезу от волнения еще раньше, чем Сара получала сообщение от ангелов, что в 90 лет она родит сына, или прежде, чем Йосеф произносил знаменитые слова: «Я – Йосеф!».
Шейндл была одной из тех немногих девочек, которые, несмотря на свой юный возраст, сидели у ног «зогерте», полностью завороженные ее рассказами. Слушая, она уплывала в другой мир. Далеко-далеко от грусти и нищеты, от заплатки на субботнем платье, от папиных тревог. Она слышала голос ангела, разговаривающего с Агарь, пробовала деликатесы, которые Ривка приготовила для Ицхака, чтобы он благословил Яакова, ощущала райский запах, исходящий от необыкновенных одежд Эсава. Когда «зогерте» доходила до главы, описывающей Храм, его утварь и одежду коэнов, все глаза загорались от этой небывалой красоты и величия. Ах! Шейндл вздыхала вместе с остальными женщинами, ну когда уже Всевышний приведет Машиаха на белом коне? Когда уже мы выйдем из галута и с песней радости на устах поднимемся в Страну Израиля?
Для Шейндл «зогерте» была волшебной феей из сказочной страны. Кем-то настолько возвышенным, что она сама никогда в жизни не сможет стать такой.
«Может быть, – думала девочка, когда немного подросла и познакомилась с учительницей Ханой, – может быть, если я буду учительницей, то смогу тоже рассказывать, почти как она…»
Ну а сейчас, на мокрой и скользкой улице, покрытая пятнами липкой грязи, Шейндл почувствовала, как стрела насмешки вонзилась в самое чувствительное место ее сердца, в самый почитаемый ею образ.
Если когда-нибудь она удостоится стать хорошей «зогерте», то останется всего-навсего… «зогерте».
Она не смогла даже заплакать.
| ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА | СЛЕДУЮЩАЯ ГЛАВА |
[1] Зогерте – букв. «рассказчица, та, которая говорит». В те времена большинство женщин не умели читать и писать. Поэтому по Шаббатам и праздникам женщины собирали в женском отделении синагоги, и зогерте читала вслух молитвы или Теилим, а все повторяли за ней слово за словом. Она также читала вслух и объясняла недельную главу Торы и тому подобное.
