Нить надежды – Письмо

16.

Слободка,1924 г.

Дорогие мамочка и папочка!

Надеюсь, что у Вас все хорошо и спокойно. Ваши молитвы обо мне поднимаются на Небо и принимаются Владыкой мира, и открывают в моем сердце бесконечное количество врат к Торе и Б-гобоязненности. Я уверен, что знание об этом поможет вам быть счастливыми и спокойными, и немножко меньше скучать.

Глава йешивы тоже спрашивает о тебе, папа, и тем самым напоминает мне, скольким я обязан вам из-за того, что вы согласились отправить меня так далеко, чтобы я продвигался в учебе Торы и становился более достойным, высокоморальным и Б-гобоязненным человеком.

Если бы вы хоть немного ощутили ту возвышенную духовную атмосферу, в которой я нахожусь постоянно, вы бы просто пустились в пляс от радости и благодарности Творцу. С каждым днем в наших сердцах крепнет пренебрежение к тем чуждым идеям, которые слышатся на еврейской улице. Глава йешивы в каждой беседе с нами подчеркивает идею возвышенности человека, что обязывает нас вести себя самым лучшим и достойным  образом и в повседневной жизни. Пока еще я не удостоился посещать его лекции, посвященные еврейской этике и морали, но очень надеюсь достичь и этого. Однако атмосфера йешивы, даже без этих лекций, приподнимает нас над этим миром и его суетой.

Говорят о том, что скоро отменят освобождение от армии. Вы уже слышали об этом? До сих пор атмосфера была спокойной и плодотворной, еврейские представители в литовском парламенте добились для нас очень многого. Йешива была официально признана в качестве “Института подготовки раввинов”, и поэтому мы получили освобождение. А сейчас говорят о том, что его могут отменить. Только те йешивы, в которых введут преподавание светских предметов, получат продление освобождения от армии. Некоторые ребята начали искать для себя подходящие йешивы в Польше, другие поехали в Германию. Были разговоры и об эмиграции в Землю Израиля, но раву эта идея не по душе. Действительно, ведь там нет еще ни одной йешивы в духе святых литовских йешив, и на фоне процветающего там сионизма, мы можем оказаться в большой духовной опасности.  

Однако, все разговоры на эту тему вызывают у меня дрожь. Конечно, и сейчас, когда я в йешиве, мы очень редко видимся. Но сама мысль о том, что мы находимся на одном и том же уголке земли, немного успокаивает мою тоску по вам. Я не видел вас уже год, но я знаю, что если что – за один день могу добраться до дома и увидеть ваши родные лица. Ах, мама, как я скучаю по твоему голосу! Я вспоминаю, как ты поднималась рано утром и молилась вслух, со всей душой, а я слушал и наслаждался… Как я скучаю по твоим замечательным субботним кушаньям! Папа, как я скучаю по чудесному напеву, который ты распевал во время учебы Торы, по кидушу и субботним песням! Если вопрос о призыве в армию встанет со всей серьезностью, придется и мне искать какое-то решение. Как я смогу уехать в другую страну?

Пока, слава Б-гу, атмосфера учебы не страдает. Сложные вопросы Гемары занимают наши мысли днем и ночью, и мы все уверены, что Создатель уже приготовил каждому из нас его роль и место в мире – самые лучшие и подходящие для него.

Всего вам хорошего, мои дорогие родители! Пусть Всевышний пошлет вам только радость и покой!

Скучаю,

Ваш сын Аарон.

**

Мама Шейндл не слышала, что говорил раввин Ломжи. Если бы она слышала, это добавило бы ее голосу еще капельку уверенности и силы. Мама говорила лишь то, что исходило из сердца, и к ее неуверенным словам присоединились, медленные и застенчивые, горячие слезы.

На улице завывал зимний ветер. Шейндл уснула. Мама ждала этого момента.

Ведь день она молча терпела перепалку между мужем и дочерью. Вернее, перепалкой это нельзя было назвать: Шейндл все время молчала, но ее взгляд был красноречивее тысячи слов. Шейндл – хорошая девочка, она готова на все, чтобы умилостивить отца. Что было, то прошло – даже Гитин отец уже разрешает своей дочке общаться с Шейндл. Только ее собственный отец не в состоянии забыть.

Мама Шейндл пытается понять, что думает ее муж? Он считает, что каждая его фраза усилит ненависть девочки к молодежному движению? Или, не дай Б-г, заставит Шейндл ненавидеть как раз другие вещи? Мама Шейндл – простая женщина, она не претендует на то, чтобы все понимать. Эх, если бы она знала, что это совет рава!

Когда ровное дыхание Шейндл смешивается с дыханием других детей, она шепчет мужу:

– Шимон, девочка хочет уже все забыть, мы должны давать ей больше тепла и заботы, чем обычно, чтобы ей не захотелось вернуться туда. Пока что ей очень плохо, а то, что снаружи, кажется таким сверкающим и радостным!

Папа все понимает и молчит. Это правда. Но у него не получается преодолеть себя.

А Шейндл слышит…

Ее глаза закрыты, и она уже выглядит спящей, но ее уши все воспринимают, и сна – ни в одном глазу. Откуда Бейла знала, что она пойдет сегодня в магазин? Как сумела сунуть ей в корзинку записку?

Шейндл так задрожала, когда увидела, что та приближается! Она хотела убежать, но Бейла помахала ей рукой, прося подождать, и ее ноги просто одеревенели. Она осталась стоять. Бейла подошла, потрепала ее по щеке, как хорошенького малыша. Как Шейндл покраснела! Ей было приятно, но она сразу вспомнила, что они посреди улицы! Бейла увидела, как Шейндл то краснеет, то бледнеет, и сразу все поняла. Она быстро бросила записку в корзину и ушла.

Шейндл в испуге огляделась, и, к своей радости, увидела, что на улице никого нет. Она купила те продукты, что просила мама, а потом побежала в потайной уголок и дрожащими руками вытащила помятый листок. Его слова проникали, как сладостный яд, в несчастное сердце девочки.

Милая Шейндл!

Как твои дела? Так жаль, что ты не пришла к нам в последний раз. Нам всем тебя очень не хватало! Твои прелестные щечки добавляют всем радости. Я думаю, что кто-то тебя видел и донес родителям, тебе сейчас наверняка ужасно тяжело.

Но не надо волноваться или пугаться! Мы все прошли этот путь, он на самом деле нелегок. Наши родители до сих пор не понимают, какую радостную весть о будущей свободе мы несем. Будь твердой! Все эти трудности пройдут, главное – не поддавайся, и ты быстро придешь к хорошему и многообещающему финалу. Не давай никому встать у тебя на пути! Если ты сдашься, вся твоя жизнь будет такой темной и печальной, как была до сих пор, никакое счастье не ждет тебя здесь, среди развалюшек Ломжи. Будь смелой. Вся группа ждет тебя, и мы поможем тебе во всем, что захочешь.

Завтра, во вторник, в четыре часа, тебя ждет потрясающий вечер с важным гостем из Земли Израиля. Мы все очень хотим тебя видеть.

До встречи!

Бейла

Шейндл прочитала письмо, потом прочитала его еще раз. Оно все наполнено любовью и теплом, а она так жаждет хоть капельки этой сладостной влаги, как дерево в бескрайней пустыне, стоящее под нещадно обжигающими лучами солнца. Шейндл читала, плакала и перечитывала снова. Она до сих пор ощущала ласковое прикосновение к своему подбородку. Если она встретится с Бейлой завтра, та наверняка крепко обнимет ее и ущипнет за щечку, как это делают с годовалой Либи. А если она не придет, Бейла будет думать, что она трусиха и слабая духом, и вовсе не смелая.

Неожиданно Шейндл побежала. Она убегала – ото всех. От Бейлы и от папы. От Гитиного папы и от учительницы Ханы. Горизонт улыбался ей издалека. Может, убежать туда?

Не хочу ни Бейлы с ее улыбками, ни папы с его гневом, оставьте меня все в покое!

Вечер начал опускаться на улицу. Деревья качались на ветру, отбрасывая длинные тени, и все вокруг становилось еще более мрачным и страшным.

Шейндл порвала письмо на крошечные кусочки, и ветер помог ей унести их далеко-далеко. Дома Мендель спросил ее, почему у нее такое красное лицо, и мама объяснила ему, что это из-за мороза на улице. Шейндл не хотела ничего кушать, и поспешила лечь спать. Ей хотелось спать, и видеть сны о других мирах, без всяких писем и прочего. Просто обычная жизнь, как раньше. Но пока – проходят минуты, и часы, а добрый сон не торопится прийти. Шейндл закрыла глаза, и мама думает, что она спит, и говорит с папой о ней… А завтра в четыре часа все будут ждать ее там. Она добавляет всем радости своими прелестными щечками. А здесь ее жизнь будет мрачной и печальной. Никакое счастье не ждет ее.

Ветер продолжает завывать и развеивать белые клочки письма, но слова его уже проникли глубоко в сердце девочки.

перевод г-жи Леи Шухман