Глава XIV
Когда муж вернулся из Ганновера, куда он ездил на могилу отца, оказалось, что я вновь беременна. Все время беременности он надеялся, что я рожу сына и можно будет назвать его именем покойного отца, – и, хвала Г-споду, у меня родился сын!
А теперь, дорогие дети, я расскажу вам правдивую историю, которая может послужить вам уроком.
Когда молодые женщины носят ребенка в своем чреве и при виде каких-либо фруктов или другой еды ощущают желание непременно съесть их, пусть это сделают немедленно, иначе – упаси Б-же – может возникнуть угроза их собственной жизни или опасность, что дитя родится с каким-то пороком – поверьте, я знаю, о чем говорю!
Раньше я всегда смеялась над рассказами, что та или иная женщина пострадала из-за невыполненного желания.
Я не хотела этому верить, тем более не раз бывало у меня самой, что во время беременности, увидев на рынке всякие соблазнительные фрукты, все же проходила мимо, не покупая их, поскольку это было слишком дорого для меня, однако никакого вреда от этого не бывало!
Но, как говорится, раз на раз не приходится! Это я поняла, будучи беременна сыном Йосефом. Когда я была на девятом месяце, матери моей понадобилось пойти к юристу, который жил на Пфердемаркте. Она попросила меня с ней пойти. Путь был не близкий, и хотя подходил час вознести дневные молитвы (помнится, это было начало месяца Кислев) (ноябрь или декабрь), – мне не хотелось огорчать мать отказом. Итак, мы пошли в город вдвоем. Напротив дома, где жил этот юрист, находилась лавка, где продавалась германская мушмула (мушмула – род деревьев или кустарников семейства розоцветных; разводят ради съедобных плодов. – Прим. ред.). Я всегда любила ее и сказала маме: «На обратном пути надо обязательно купить мушмулу». Потом мы пошли к юристу и сделали там все, что от нас требовалось. Но когда мы закончили дела, уже наступили сумерки и, торопясь домой, совсем забыли о мушмуле. Вернувшись домой, я вспомнила о плодах, и мне стало досадно, что в спешке я забыла их купить. Однако думала я об этом не больше, чем обычно думаешь о том, чем хотелось бы полакомиться, но такой возможности нет.
Я легла спать в отличном настроении, но около полуночи начались схватки.
Позвали акушерку, и я родила Йосефа. Мужу сразу об этом сообщили. Он был счастлив, что имя его отца может воскреснуть.
Однако женщины, бывшие при мне во время родов, о чем-то шептались. Я заметила их странное поведение и пожелала узнать, в чем дело. Они отмалчивались, но я настаивала. Наконец они сказали, что новорожденный покрыт с ног до головы какими-то коричневыми пятнами. Я велела принести ребенка, чтобы самой посмотреть, в чем дело. Тельце ребенка не только было покрыто пятнами, но поражала его странная неподвижность: он не шевелил ни рукой, ни ногой, как будто душенька его – упаси Б-же – расставалась с телом, не брал грудь и даже не открывал ротик. Муж, увидев это, пришел в отчаяние.
Все это случилось в среду ночью, а через неделю полагалось совершить обряд обрезания. Однако ребенок день ото дня слабел, и мы уж не надеялись, что он доживет до того дня. Наступила суббота, а в пятницу вечером мы отпраздновали Зохар (трапеза, проводимая в первую субботу после рождения мальчика).
В состоянии ребенка улучшения не было.
Когда субботний день был на исходе и муж уже сказал молитвы, мама пришла со мной посидеть. Я сказала ей: «Позови “шабес гой” (нееврей, которого нанимают, чтобы выполнять по субботам работы, запрещенные для еврея). Я хочу ей дать одно поручение». «Что ты имеешь в виду?» – спросила мама. «Я все время думаю, – сказала я ей, – что могло послужить причиной коричневых пятен на теле младенца и почему он такой слабый. Может быть, дело в том, что мне хотелось поесть мушмулы, но я не выполнила своего желания. Именно в ту ночь я родила. Пусть “субботняя женщина” купит мне на несколько шилингов мушмулы. Я приложу ее к губам младенца – и кто знает, может быть Г-сподь смилостивится над нами, и с Его помощью ребенок поправится».
Мать рассердилась на меня и сказала: «Что за чушь! На улице непогода. Можно подумать, что небеса вот-вот обрушатся. Будь уверена, что прислуга не захочет и носа высунуть за дверь. К тому же все это глупости!»
Но я не отставала: «Мамочка, сделай это для меня, пошли эту женщину за мушмулой. Я заплачу ей столько, сколько потребует, лишь бы она принесла мушмулу. Иначе я не успокоюсь!»
Мать позвала «субботнюю женщину». Та согласилась пойти, но на дворе такая была непогода, что хороший хозяин собаку не выгнал бы на улицу. Мне казалось, что эта женщина никогда не вернется. Так всегда бывает, когда ждешь чего-то: каждая секунда превращается в час! Но в конце концов она вернулась и принесла мушмулу!
У мушмулы кислый вкус, и я знала, что это неподходящая еда для младенца. Все же я приказала няньке распеленать сына, положить его перед огнем и, размяв мушмулу, приложить мякоть к его ротику. Все смеялись над моей глупостью, но я настаивала, и няньке пришлось мое желание выполнить. Как только плод мушмулы коснулся губ младенца, он открыл ротик, как будто хотел его проглотить, и высосал мякоть одной мушмулы целиком. А до этого он вообще не открывал ротик, так что нельзя было влить даже каплю молока, не хотел брать и соску с сахарной водичкой.
После этого няня приложила ребенка к моей груди и – о чудо! – он начал сосать с такой жадностью, будто трехмесячный ребенок.
С того момента начали пропадать пятна с его лица и тела, и только на боку осталось одно пятнышко величиной с зернышко чечевицы.
Когда наступил срок обрезания, ребенок был вполне здоров и хорошо сформирован. Слава Б-гу, он стал сыном Израиля в положенное время. После церемонии был пир, подобного которому в Гамбурге не вспомнят. Хотя муж только что потерял тысячу марок банко в результате банкротства сефарда Ицхака Ваза, радость по поводу рождения сына затмила все его огорчения.
Видите, дети мои дорогие, прихоти беременной женщины не просто глупость, и не всегда следует их отметать.
Во время следующей беременности я очень страдала. На седьмом месяце началась лихорадка – небывалая вещь для меня. Если температура повышалась утром, четыре часа меня бил озноб, потом четыре часа горела в жару, и еще четыре часа с меня градом лил пот, и это было хуже, чем жар или озноб! Я ничего не могла есть, хотя приносили самые соблазнительные кусочки. Однажды вечером муж попросил меня пройтись с ним вдоль городской стены, неподалеку от нашего дома, чтобы я подышала свежим воздухом и немного развлеклась. Он надеялся, что после прогулки у меня проснется аппетит. «Но у меня нет сил гулять», – отвечала я. Тогда он предложил повезти меня в кресле на колесиках. Так мы доехали до стены, где я посидела на травке.
Тем временем Тодрос, повар Мануэля Тейшейры, по приказу мужа приготовил обед, достойный самого короля. Когда все было готово, нас позвали домой. Муж думал, что я войду в дом, увижу накрытый стол, а на нем всякие вкусности, и я захочу есть. Но как только я вошла в дом, от одного запаха кушаний меня стало мутить, и я просила Б-га ради либо вынести все блюда, либо меня увести подальше.
Так, мучаясь целых два месяца, я очень ослабла и часто думала: Г-споди Б-же, когда наступят сроки, у меня не будет сил произвести на свет этого ребенка.
Но когда наступил мой срок, Г-сподь пришел ко мне на помощь, и я почти без усилий и мук произвела на свет очаровательного, хорошо сформированного ребенка. Однако и его мучила такая же лихорадка, что и меня. Мы приглашали врачей и знахарей, но все было бесполезно. Ребенок мучился 14 дней, а затем Г-сподь взял себе свое, а нам оставил наше – бездыханное тельце!
Потом у меня было еще два-три приступа лихорадки, но не прошло и месяца, как я поправилась, и силы ко мне вернулись.
После этого я родила еще дочку Гендельхен, а спустя два года – сына Шмуэла. Потом сына Мойше, потом дочку Фрейдхен и дочку Мириам. Две последних не помнят своего отца.
Что мне сказать о том, что происходило в промежутках? Каждые два года я рожала… Меня мучили горести и тревоги, как и всякую мать, в доме которой полно детей – Б-г с ними! – и я считала, что мое бремя тяжелее, чем у других, что никто столько не страдал из-за своих детей, как я. Бедная дурочка, я не понимала своего счастья, когда усаживала детей за стол и они были «как масличные ветви вокруг трапезы моей, как плодовитая лоза в доме моем»…
Сын Мордехай вырос. Это был красивый, хорошо воспитанный мальчик – награди его Г-сподь за уважение к матери и отцу. Его воспитание сказывалось во всем. Однажды он сопровождал отца в Лейпциг, и там муж мой заболел. У него были желудочные колики. Как заботливо Мордехай ухаживал за отцом! Он все ночи проводил у его постели, не пил, не ел, не спал. Конечно, и отец о нем заботился, но все же трудно было ожидать от столь юного мальчика такой нежной заботы, такого самопожертвования! Однако с Б-жьей помощью оба вернулись домой живы-здоровы!
Муж никогда не отличался крепким здоровьем, поэтому и спешил устроить браки своих детей, пока были силы о них позаботиться.
Поэтому и Мордехая обручили в раннем возрасте с дочерью хорошо известного парнаса Мойше бен Натана. Муж дал за сыном 2000 рейхсталеров, а Мойше бен Натан дал дочери в приданое 3000 рейхсталеров датскими кронами. Расходы по свадьбе составили более 300 рейхсталеров, но обе семьи разделили их поровну, а потом мы обязались в течение двух лет обеспечивать молодой чете стол и кров.
Но, увы, не прошло и шести месяцев, как Б-г отнял у нас моего доброго и благочестивого мужа, венец головы моей. В год от сотворения мира 5449 (1689) гнев Б-жий обрушился на нас, и мой любимый был вырван из моих объятий.
Я осталась вдовой с восемью детьми, да и четверо, которые были уже пристроены, еще нуждались в помощи и советах любимого отца.
Что сказать? За мои грехи, видно, пришлось мне потерять своего любимого мужа, а детям – отличного отца. И остались мы, как овцы без пастуха!
Я всегда надеялась, что умру первой, потому что при жизни мужа я вечно чем-то болела. Всякий раз, когда я, бывало, расхвораюсь, этот добрый человек говорил, что надеется не пережить меня. «Разве я смогу заменить детям тебя?» – говорил он и любил нас всем сердцем.
Без сомнения, видя его благочестие, Б-г взял его первым. Он умер в богатстве, почете, не дожив до худых дней. Удачно женив своих детей, он и сам пользовался всеобщим уважением. Про него с полным правом можно сказать, что он был счастливым человеком, ибо умер счастливым.
Теперь, дети мои, вы знаете историю реб Хаима Гамельна, вашего дорогого покойного отца.
Какое было бы счастье, если бы Г-сподь позволил нам пожить вместе и вместе повести всех наших детей под свадебный балдахин! Но за грехи мои Г-сподь счел меня недостойной этого!
И осталась я одинокая, и беды мои каждое утро обновлялись. Я расскажу об этом в пятой книжке, которая, увы, будет печальной, как скорбь по Сиону. Деньги и все добро, завещанное мне мужем, – ничто по сравнению с этой потерей!
Я заканчиваю четвертую книжку. Да обретем мы радость, как обрели печаль, – и ты, Г-сподь Единый, смилостивься над сиротками.
