Глава IV
После свадьбы я съездила в Эммерих (неподалеку от Клеве) на могилку моей сестры Гендель. Одному Б-гу известно, как я горевала, когда она умерла. До сих пор больно, когда подумаю, что такая молодая, такая красивая женщина лежит в земле. Ей не было и 25 лет, когда она умерла. Но что пользы предаваться скорби? Мы должны быть покорны воле Б-жьей. После Генделе остались сын и дочь. Сын вырос – это был приятный молодой человек, большой знаток Талмуда, но, увы, он умер молодым, еще неженатым. Все оплакивали его, и родные, и чужие.
На следующий день после свадьбы мы в отличном настроении отправились домой. Мы поехали через Амстердам между Вефилем и между Гаем, чтобы вернуться тем же путем, ибо в Писании сказано: «И он поехал по тем же местам, где когда-то был его шатер». Итак, мы вернулись в Амстердам, где пробыли около двух недель, там муж заключил несколько выгодных сделок.
Затем мы отплыли в Дельфцил.
Чтобы попасть туда, надо пересечь озеро Долларт, где всегда дуют ветры и бывает такая качка, что и самые крепкие, если только они не привыкли путешествовать морем, страдают морской болезнью.
Поднявшись на борт судна, мы разместили слуг с детьми в большой каюте, просторной, как зала, а для себя наняли у шкипера маленькую каюту, где можно было остаться одним. В двери этой каюты имелось окошечко, которое можно было открывать, когда захочешь. Оно позволяло заглядывать в большую каюту и передавать туда и обратно все, что надо.
В нашей маленькой каюте было две койки.
Муж сказал мне: «Глюкельхен, устраивайся, я тебя укрою, и тебе будет тепло и уютно. Лежи неподвижно, тогда не почувствуешь морской болезни». Мне никогда не приходилось переправляться через Долларт, но муж не раз ездил в Амстердам морским путем и знал, как надо себя вести.
Я все сделала, как он велел, и лежала не шевелясь. Погода была плохая, и всех на борту – простите за выражение – рвало. Не знаю ничего хуже морской болезни. Уверена, что смертные муки не могут быть хуже. Однако пока я лежала неподвижно, я особенно не страдала.
Но горничная, вместе с моим ребеночком находившаяся в соседней большой каюте, очень плохо переносила качку и не могла поднять руки. Младенцу тоже, без сомнения, было не лучше: он залился плачем. Горничная была не в состоянии пошевелиться и предоставила ребенка самому себе. Как всякая мать, беспокоясь о своем чаде, я не могла оставаться равнодушной к его крикам. Поэтому я встала и, втащив малыша через окошко к себе в каюту, приложила его к груди.
Б-же, как мне сделалось плохо – будто вот-вот умру!
Я уже думала, что пришел конец, и начала исповедоваться в грехах, читая молитву, заученную наизусть. Муж продолжал спокойно лежать на своей койке, хорошо зная, что морская болезнь не смертельна и стоит ступить на твердую землю, как она пройдет. Услышав мою исповедь и молитву, он начал смеяться. Мне подумалось: «Вот я на пороге смерти, а мой муж лежит, и ему смешно». Однако, хотя я была очень рассержена, ссориться было не время. Кроме того, для этого не было сил. Пришлось лежать, переживая страшные муки, до тех пор пока через полчаса мы не добрались до берега и не сошли с корабля. Хвала Г-споду: морская болезнь тут же прекратилась!
Мы высадились в Дельфциле уже в темноте. Было слишком поздно искать гостиницу или хотя бы какой-то еврейский дом для приюта. Между тем буря не унималась, и мы опасались, что придется на улице провести всю ночь. В дороге мы не ели ни крошки и совсем ослабли, а между тем на следующий день начинался предновогодний пост.
Поэтому перспектива провести ночь на улице и к тому же без ужина нам совсем не улыбалась.
Однако вскоре муж разыскал дом еврея, брат которого был женат на дочери Хаима Фюрста из Гамбурга, и попросил приютить нашу семью на одну ночь. Глава дома тут же ответил: «Ради Б-га, входите! Мой дом – ваш дом. Я могу устроить вас, но не обессудьте: накормить не смогу – уже поздно, а жена уехала в Эмден».
Муж был рад уже и тому, что будет крыша над головой, и немедленно нас пристроил. Кое-какие нашедшиеся припасы мы отдали детям. Что касается меня, я возблагодарила Г-спода, что для меня нашлась постель: в тот момент она казалась нужней, чем ужин!
