Интервью с раббанит Лорой Полищук:
Семья раббанит Полищук, к сожалению, потеряла связь с иудаизмом, но, тем не менее, ее родителям удалось вложить в своих детей такие ценности, которые помогли им, со временем, вернуться к вечному источнику жизни. И она сама, и ее сестра, создали замечательные религиозные семьи.
– В моей семье не было уже традиций, не было соблюдения заповедей, но была такая удивительная еврейская гордость. Это прививалось с детства, и это мне удалось перенять. Гордость тем, что мы – евреи. Было совершенно непредставимо, что можно скрывать, прятать свою принадлежность к еврейскому народу. С того момента, когда мы с сестрой узнали, что мы – еврейки, это стало предметом гордости и уникальности. Очень еврейский у меня был дед. Он еще как-то соблюдал традиции, я помню Пасхальный седер, курицу на балконе в канун Йом-Кипура… Я, правда, считала, что это его причуды. Приехав сюда в восемьдесят лет, он абсолютно все вспомнил и начал полностью соблюдать. Дедушка отвел моего мужа в синагогу, и он учил его, как выходят к Торе, когда мы давали имя своей старшей дочке. Но в СССР он старался не усложнять нам жизнь, и ничего не рассказывал, чтобы мы не страдали.
Прадед мой жил в Конотопе. Он был большим мудрецом и праведником местечка. Он не уехал, не захотел уехать. Единственный из всех сыновей, он остался в Конотопе, потому что там он чувствовал, что сможет соблюдать, а в большом городе – это совершенно другие искушения, другие проблемы. И мой папа рассказывал, что, когда он был маленьким мальчиком и приезжал к деду в гости, то видел такую картину: дед в талите в Шабат шел из синагоги по улицам местечка, а неевреи выбегали из домов и кланялись ему. И это было в 30-е годы!
Так что ощущение еврейской гордости – что мы не такие, как все (в лучшую сторону), было очень четким. Мне никто этого не говорил, но я помню, что когда я приходила в новый класс (я поменяла четыре школы), я искала, с кем подружиться, по принципу, еврейка ли девочка (я определяла это по фамилии или по внешнему виду). С евреями стоит дружить, а с другими – это совсем не то. Это все шло на подсознательном уровне, но очень сильно.
Евреев всегда называли народом Книги. И я вижу, что даже если книгу поменяли, но ценности остались. Мама рассказывала, как она боялась, что у нее родится мальчик – ведь и папа, и дедушки, неизбежно захотят сделать ему обрезание, несмотря на то, что это очень опасно. То есть она знала, что они сделают все, чтобы брит был. А ведь это было время сразу после “процесса врачей”, когда все еще очень боялись!
Я помню, как мои родители возмущались, когда одна соседка переписала детей на фамилию второго мужа (он был русским) – чтобы не мучились. Мои родители просто не хотели с ней разговаривать после этого. Они считали это предательством.
Тем не менее, это не самое главное. Главное, на мой взгляд, то, что нашим родителям удалось привить нам достаточно пренебрежительное отношение к материальным ценностям. Папа был ученым, медиком, у нас в доме не было пустой стены – все было заставлено книгами. Это не были еврейские книги, конечно, но сразу становилось ясно, что именно ценится у нас в доме. Мебель мы не меняли ни разу за всю мою жизнь, и даже привезли ее сюда, в Израиль, и она служила родителям еще много лет. Их совершенно не волновал ее вид. Главное, чтобы было на чем сидеть, за чем кушать и на чем спать. Этими вещами нужно пользоваться, но жить и интересоваться надо другим: литература, искусство, музыка – и полное пренебрежение к материальности.
И людей вокруг себя они искали таких же. Всегда был полный дом людей. Наш дом был очень гостеприимным. Учитывая, что папа был преподавателем в мединституте, у нас всегда крутились студенты, ученики и т.д. Я почти не помню случаев, когда мы садились обедать только своей семьей. Было очевидно, что всех этих гостей тоже нужно кормить. Я помню, как мои бабушки беспокоились, что маме приходится так тяжело трудиться, и почему нужно кормить всю эту голодную студенческую гвардию, но для мамы было абсолютно ясно, что мы не сядем отдельно на кухне обедать, а другие будут нас ждать. Мы всегда садились в гостиной, делились тем, что есть. Это не было предметом обсуждения, для родителей это было чем-то само собой разумеющимся.
Когда я столкнулась с еврейским миром и понятием “ахнасат орхим”[1], для меня было естественным, что мы не садимся сами за стол, если есть, кого пригласить. То есть, если мне звонили за пару часов до Шабата, и просили принять кого-то на трапезу, у меня и мысли не возникало, что можно отказаться. Один раз наш друг с детьми приехал из города Офаким навестить жену, которая была в санатории для рожениц в Иерусалиме. Они опоздали на обратный автобус в Офаким, и явились к нам в полпервого ночи. В тот день начинались слихот. Он постучался к нам с тремя совершенно измученными маленькими детьми и сказал: “Мне нужно бежать на слихот, возьмите детей”. Когда он с моим мужем вернулся из синагоги, дети уже крепко спали. Ему было совершенно естественно постучать к нам, и для меня это была вполне приемлемая вещь. Понятно, что накормим, уложим, и позаботимся…
Все это было впитано еще из родительского дома, и прекрасно вписалось в мою сегодняшнюю жизнь – в этом плане мне не нужно было себя перевоспитывать.
И в заключение мы хотели бы привести слова раббанит Полищук, основанные на ее личном богатом опыте, как педагога с большим стажем и матери многодетной семьи – тоже с большим стажем:
Нет родителей, которые безошибочно, супер-правильно, самым надлежащим образом воспитывают своих детей. Самое нормальное, самое естественное, самое здорóвое, что мы ошибаемся. Не дай Бог считать, что: “Я все правильно сделала, а вот что выросло!” Дети все чувствуют и знают, и потом, задним числом, оценивают наши усилия. Когда они действительно шли из чистого источника, из желания сделать правильно, даже если мы допускаем ошибки, они оценивают это по достоинству. Любые родители должны знать: дети воспринимают не только форму того, что мы делаем, но и то, что за этим стоит.
Я говорю это на личном опыте. У нас не было рая: были дети попроще и поспокойнее, а были дети очень нелегкие. Сколько дров мы нарубили! Если бы это только от нас зависело, я не знаю, что было бы с нашими детьми. Слава Богу, что есть и третий участник – Всевышний.
Дети очень чувствительны к любой фальши, неискренности. И еще очень важный момент: детям тяжело воспринимать месирут нефеш (самопожертвование). Для них важнее всего, чтобы в доме была радость, веселье. А если они будут видеть, как родители постоянно озабочены исполнением заповедей, постоянно в напряжении из-за этого, то они будут воспринимать это как что-то негативное.
Кроме того, очень важно советоваться с более опытными людьми. А если дети спрашивают что-то, что мы не знаем – не стесняться сказать, что мы не знаем, что надо спросить, проверить.
Не нужно смотреть в тетрадку: как в таком-то случае реагировать правильно… Да, мы безусловно обязаны самосовершенствоваться, исправлять свои качества. Но самое важное, на мой взгляд: мы должны хотеть для своих детей самого хорошего, параллельно стараясь учиться и набираться опыта, стараясь оценивать, понимать, очень-очень много думать об этом. И, конечно же, постоянно, непрестанно молиться, чтобы Всевышний помог нам воспитывать наших детей наилучшим для них образом. Тогда у нас есть шанс, чтобы все, с Б-жьей помощью, получилось хорошо.
[1] Заповедь гостеприимства
