«Эти маленькие пагоды, где собранную бумагу предавали почтительнейшему сожжению, так и назывались Хси-Цу-Ту — «Пагоды уважения и сочувствия к бумаге»»
ПОКА МЫ С БАРБАРОЙ один на один сражались с китайскими нравами и обычаями, наша маленькая Двора вела свою собственную борьбу — за овладение китайской каллиграфией.
В отличие от большинства других языков, китайский язык не имеет алфавита. Каждая китайская «буква»-иероглиф тщательно выписывается и представляет собой целую картинку, выражающую определенное понятие. Таких иероглифов существуют тысячи. Они состоят из горизонтальных и вертикальных линий, точек, крючочков и наклонных черточек, и поэтому обучение китайскому письму представляет собой медленный и довольно мучительный процесс.
Большинство людей испытывает большие трудности в овладении техникой начертания иероглифов, поэтому учиться каллиграфии лучше всего с раннего возраста. Китайские дети начинают с самых простых линий и, по меньшей мере, час в день посвящают тренировке в их начертании. Двора вместе со своими одноклассниками училась писать, снова и снова копируя иероглифы, начиная с самых простейших.
Но у китайцев каллиграфия — не просто наука письма; это еще и вид искусства, во многом сходный с живописью.
Для того, чтобы стать действительно каллиграфическим, изображение иероглифов должно отличаться оригинальностью, стилем, силой и иметь индивидуальный характер.
Современный китайский философ Лин Ю-Тань как-то сказал, что «каждая горизонтальная линия подобна скоплению туч в боевом строю, каждый поворот линии — это мощно натянутый лук, каждая точка подобна камню, низвергающемуся с высокого утеса, каждый изгиб напоминает медный крюк, каждая удлиненная линия походит на старую виноградную лозу, а каждый быстрый, размашистый мазок — все равно, что бегун на старте.»
Мы с Барбарой по сей день убеждены, что в почерке Дворы, даже когда она пишет на иврите или по-английски, можно обнаружить следы ее занятий китайской каллиграфией.
Каллиграфия — одновременно и самое уважаемое, и самое распространенное из китайских искусств. Преклонение перед написанным словом с детства входит в китайское сердце, и буквально в каждом доме можно увидеть хотя бы несколько образцов каллиграфического искусства.
В школах детей учат никогда не рвать и не выбрасывать исписанную бумагу, даже если она уже ни на что больше не годится.
Еще во время нашей первой поездки на Тайвань я заметил на улицах и дорогах множество стариков с бамбуковыми корзинами на плечах, которые собирали валявшуюся на земле бумагу. Тогда я, естественно, решил, что они просто убирают мусор, тем более, что хорошо знал, что они время от времени сжигают собранную бумагу в каких-то маленьких пагодах, стоявших на краю деревень.
Потом я понял, что уважение китайцев к любому клочку бумаги с начертанными на нем иероглифами столь велико, что они просто не могут видеть, как она валяется под ногами или вообще в неподходящем месте. Эти маленькие пагоды, где собранную бумагу предавали почтительнейшему сожжению, так и назывались Хси-Цу-Ту — «Пагоды уважения и сочувствия к бумаге».
Речь и письмо — два воплощения одного и того же импульса, одно и той же потребности передать другим людям наши чувства, мнения, реакции и мысли. Одна из этих форм воплощения опирается на слух, другая — на зрение; одна передает информацию при помощи звука, идущего от органа речи к органу слуха, другая — при помощи изображения, создаваемого рукой и впитываемого глазом. Китайцы придали обоим этим вариантам человеческого общения ясные, четкие и, главное, глубоко эстетичные формы. Китайская речь достигает вершин мелодичности, а китайская каллиграфия позволяет начертанным на бумаге словам подняться до уровня поразительных художественных образов.
Ту же внутреннюю эстетичность, которая делает китайский язык столь возвышенным и вдохновенным, я открыл позднее и в иврите.
Но хотя письменный иврит тоже обладает впечатляющими декоративными элементами, а ивритская устная речь эстетически удивительно хороша, не эти особенности святого языка вызвали у нас почтительнейшее преклонение.
По мере тщательного изучения традиционных текстов и общения с образованными людьми, мы с Барбарой начали понимать, что главным сокровищем иврита является его уникальная способность служить средством выражения всего, что есть Кдуша, — то есть святости. Тут иврит становится Словом, поднимаясь на невероятную высоту.
В то время, как у китайцев признаком образованности человека является его способность мелодично говорить и умение искусно рисовать иероглифы, у евреев одним из главных признаков духовности, неотделимой от истинного еврейства, является способность пользоваться языком так, чтобы с его помощью прославлять мудрость Всевышнего и выражать свою веру в Него.
