Книжка третья
Глава X
Мате, моей дочке, пошел третий годик. Более очаровательного, более прелестного ребенка я не видывала. Не только мы, но каждый, кто смотрел на нее или слышал ее лепет, бывал восхищен. Но знать Г-сподь, глядя на нее, радовался еще больше. Когда ей пошел третий годик, у нее вдруг стали опухать руки и ноги. Каких только врачей мы ни приглашали, какие ни применяли лекарства. Но после того как ребенок промучился четыре недели, Г-споду Б-гу угодно было взять Свое Себе, а наше оставить нам: душенька улетела на небо, а детское тельце лежало перед нами, чтоб мы оплакивали ее, пока не разорвется сердце.
Нельзя рассказать, как горевали мы с мужем. Боюсь, что согрешила перед Б-гом и тем навлекла на себя еще более тяжкую кару, чем та, которая уже постигла меня. Мы так страдали, что оба заболели и долго пролежали больные, истерзанные душевной болью.
Потом я опять оказалась затяжелевшей и через некоторое время родила дочь Хану. Роды были тяжелые, и врачи, сомневаясь в моем выздоровлении, хотели принять отчаянные меры. Когда они объяснили моим родным, что именно хотят сделать, не подозревая, что я понимаю или сознаю, о чем они говорят, я заявила мужу и матери, что на это не пойду! Родные поставили в известность врачей о моем решении, и, хотя те сделали все возможное, дабы убедить меня, все было бесполезно. Я сказала: «Что бы вы ни говорили, я не стану больше принимать ваши лекарства. Если Г-сподь в своей доброте захочет исцелить меня, он сделает это и без лекарств. Если же нет, то никакие лекарства в мире не помогут». Затем я попросила мужа уплатить причитающийся врачам гонорар и больше к ним не обращаться. Так он и поступил.
Г-сподь даровал мне нужные силы, и через пять недель после того как слегла, я уже смогла пойти в синагогу, хотя ноги все еще подгибались.
Я возблагодарила Б-га за все, что Он сделал. С каждым днем здоровье мое восстанавливалось, и наконец я распрощалась и с сиделкой, и с кормилицей. С помощью Всевышнего я вернулась к домашним обязанностям и в конце концов сумела забыть потерю своего дорогого ребенка, как того и желал Г-сподь.
У раввина Йоханана бен Заккая было десять сыновей. Девятеро умерли, и в старости он держался за последнего, трехлетнего. Однажды в его доме готовились к большой стирке и поставили на огонь огромный котел. Ребенка посадили на скамейку и как-то позабыли о нем. А он, по-детски неразумный, встал и захотел посмотреть, что там бурлит в котле. Шаткая скамейка накренилась, и ребенок упал в кипящую воду. Он испустил крик – все бросились к нему, и отец пытался спасти свое дитя, но вытащил только детский пальчик и стал биться головой о стенку и кричать: «Плачьте о моем горе, ибо от моего десятого жертвоприношения Б-гу осталась одна только эта косточка». Эту косточку он повесил себе на шею. Когда ученые Талмуда приезжали к нему издалека, он спокойно указывал им на нее, как будто хотел показать ребенка.
Раввин Йоханан был большим ученым. Он знал Талмуд, Мишну и Тору, понимал Каббалу и тайну сотворения мира, мог призывать ангелов и изгонять бесов, знал небесные светила и понимал, что шепчет листва деревьев, и если такое горе обрушилось на великого и доброго раввина, что говорить о нас, грешных? Однако до конца дней своих он оставался терпеливым и благочестивым человеком.
Так и мы обязаны умерять горе наше, когда – помоги нам, Б-же, – наступают черные дни; должны прославлять Праведного Судию, зная, что суд Его справедлив!
Всем нам суждены горькие утраты. Но печаль и траур не помогают, а только подрывают телесные силы и ослабляют душу. Никто, угнетенный телесным недугом, не может служить Г-споду как должно! Когда древние пророки просили Дух Б-жий сойти на них, они играли на свирели, арфе и на маленьких барабанах, чтобы возрадовались все члены тела, ибо Дух Б-жий не спешит приходить к тем, кто болен телом.
Конец моей третьей книжки
