Книжка третья
Глава V
Муж мой навел справки, какова обстановка в Гамбурге. Все заверяли его: там абсолютно спокойно, что так и было. Тогда он послал человека, которому следовало сопровождать нас до дома, – то был наш старый друг «пуленепробиваемый Яков». Этот преданный человек имел лишь один недостаток: он любил выпить и очень быстро пьянел. Итак, наш добрый Яков добрался до Ганновера и написал, что ждет нас. А следует вам сказать, в те времена из Ганновера в Гамбург уже можно было добраться на почтовых. Поэтому я послала письмо молодому Аврааму Кантору, прежде служившему у нас, с просьбой встретить меня в Гамельне и препроводить в Ганновер. Вместе с ним мы и отыскали Якова. Тот, не откладывая, отправился к местному содержателю почтовых карет, как оказалось, такому же выпивохе, как и он, и уже в пятницу нанял почтовую карету, но на субботу мы еще остались в Ганновере.
Погода была ужасная, а со мной трое детей! Всю субботу свояк мой Лефман и его жена Ента убеждали и умоляли Якова хорошенько о нас заботиться и ни в коем случае не напиваться. Положа руку на сердце, он поклялся, что не выпьет ни капли сверх меры. Вскоре вы увидите, как сдержал он свое слово.
Рано утром в воскресенье мы выехали из Ганновера – я, дети, да сохранит их Б-г, горничная, слуга и наш замечательный Яков.
На первом перегоне карету всегда сопровождал почтмейстер, а, как вы знаете, он был дружком и собутыльником Якова…
Яков устроил нас в карете, убедился, что там удобно, и карета тронулась. Сам он и почтмейстер шли за нею пешком, нисколько не отставая. Я полагала, они просто хотят размяться, дойдут до ворот, а затем с нами поедут в карете. Когда мы выехали за городские ворота, я попросила Якова с почтмейстером присоединиться к нам, чтобы еще засветло добраться до места ночлега. Яков, однако, сказал: «Ради Б-га, езжайте быстро, как вам угодно, а мы с почтмейстером зайдем в деревню: ему там надо кое с кем повидаться. Потом мы вас быстро догоним». Я не сообразила, каковы их истинные мотивы. Деревня Лангенхаген, о которой говорил Яков, недалеко от Ганновера. Это большая деревня, главная улица ее тянется на целую милю, и во всей стране не найти пива лучше, чем варят в Лангенхагене.
Мой добрый Яков и почтмейстер расположились в лангенхагенской пивной и весь день, почти до позднего вечера провели за пивом. Я же ничего не подозревала. Мы ехали, каждую минуту я оглядывалась назад: не видно ли Якова? И каждого обгонявшего нас спрашивала, не видел ли он его. Но увы!
Ехали мы, ехали и наконец добрались до таможенного пункта в десяти милях от Ганновера. Ямщик сказал: «Здесь надо уплатить таможенный сбор». Так я и сделала, а затем попросила его поспешить, чтобы успеть в гостиницу до наступления темноты.
Шел дождь, переходящий в снег, погода была такая, что добрый хозяин собаку не выгонит за дверь.
Помню, приближался праздник Пурим. Капли дождя, упав на землю, тут же замерзали. Дети очень страдали от холода. Я все понукала ямщика: «Сами видите, какая мерзкая погода, долго ли мы будем стоять здесь под открытым небом?» Но ямщик отвечал: «Я не смею двигаться, пока не прибудет почтмейстер. Он велел стоять здесь, пока они с Яковом нас не догонят».
Что было делать? Мы просидели в карете еще два часа, пока, наконец, не вышел таможенник и, пожалев нас, предложил пройти в его уютную контору, чтобы дети отогрелись. Там мы просидели еще час. В конце концов я сказала таможеннику: «Сударь, прошу вас, велите ямщику ехать дальше, чтобы мы с детьми могли добраться до гостиницы до наступления ночи. Сами видите, какая разыгралась непогода – даже днем трудно ехать, что же мы станем делать ночью? А вдруг карета – упаси Б-же – перевернется? Тут уж точно нам не поздоровится!» Таможенник внял нашим доводам и приказал ямщику немедленно ехать. Однако тот заупрямился, говоря: «Если я послушаюсь вас, почтмейстер Петерсен накостыляет мне по шее и не заплатит ни гроша». Но таможенник был хороший и смелый человек и заставил ямщика продолжить путь. «Если эти пьяницы явятся сюда, – сказал он, – пусть берут лошадей и догоняют вас верхом. Ведь вы будете ночевать в гостинице».
Ямщик тронулся, и хотя буря не прекращалась, мы добрались до гостиницы. Там нас встретили приветливо и провели в общий зал, где было хорошо натоплено. Каким бы уютным не показался нам этот зал, там было полным-полно таких же, как мы, путешественников и ямщиков. Все, однако, очень хорошо к нам отнеслись и особенно жалели детишек, на которых не было сухой нитки. Я раздела их, развесив просушить маленькие платьица, и вскоре они согрелись и развеселились. Еда у нас была, хозяин гостиницы выставил отличное пиво, и мы смогли подкрепиться после тяжелого путешествия.
До самой ночи мы не ложились, все поджидали наших выпивох. Но никто не появился.
Наконец я попросила, чтобы постелили матрас, набитый соломой, и мы с детьми улеглись. Заснуть я не смогла, но благодарила Б-га, что удалось найти кров для детей.
Так лежала я, углубляясь в свои мысли. Наверное, уже была полночь, когда вдруг послышалась страшная перебранка. В комнату с ножом ворвался почтмейстер и в пьяной ярости напал на ямщика, намереваясь расправиться с ним за то, что тот не ждал их. Прибежал хозяин гостиницы, и общими усилиями почтмейстера утихомирили. А я, бедная, сидела в своем углу тихо, как мышка. Почтмейстер оказался совершенно пьян и взбешен – но Якова не было и духа!
Спустя некоторое время ярость почтмейстера поутихла, и он принялся за еду. Тогда я подошла и спросила: «Герр Петерсен, где вы оставили моего Якова?» «А где я должен был оставить его? – спросил почтмейстер. – Его совсем развезло, он свалился под забором возле пруда и сейчас, верно, там дрыхнет». Это ужасно напугало меня. Я не знала, к кому обратиться за помощью: как-никак Яков был человеком, евреем. Потом я догадалась попросить хозяина гостиницы послать двух крестьян на розыски Якова и доставить его сюда, чтобы он не валялся в такую непогоду.
Хозяин внял моей просьбе: двое мужиков были отправлены на поиски и нашли моего Якова в получасе езды от деревни, пьяного и скорчившегося прямо на земле.
И пальто, и деньги, бывшие при нем, исчезли. Крестьяне взвалили его на лошадь и доставили в гостиницу. Хоть я была страшно сердита на Якова, а все же возблагодарила Г-спода, что снова вижу его. Это мне обошлось в шесть с лишним талеров. Я принесла ему еды и собственноручно обслужила своего замечательного слугу, которому была поручена забота обо мне и детях.
На рассвете хозяева приготовили карету, чтобы мы могли продолжить путь. Я усадила детей, горничную и слугу и сказала Якову, чтоб он тоже садился и не вел себя, как вчера. «Больше никогда! – поклялся он. – Но я должен в последний раз оглядеть комнату, не забыли ли мы чего-нибудь там». И, представьте себе, я ему опять поверила!
А мой добрый Яков, удобно расположившись в гостинице, стал вместе с почтмейстером опохмеляться.
Я послала за ним ямщиков, так как мы уже достаточно долго сидели в открытой карете, а буря не унималась. Остальные ямщики начали ругаться, что лошади не выдержат столь долго стоять в непогоду. Но все бесполезно: почтмейстер был их хозяин, и ямщики ничего не могли поделать. Оставалось ждать, пока они с Яковом не кончат опохмеляться. Битых два часа мы ждали, пока они, наконец, не присоединились к нам.
И в каждой гостинице повторялась та же история. Но с Б-жьей помощью мы добрались наконец до Харбурга. До дома оставалось всего пять миль. В Харбурге нас встретили мои отец и муж, – можете себе представить, как мы обрадовались!
Из Харбурга водным путем мы добрались до Гамбурга. Благодарение Г-споду, дома я нашла всех друзей в добром здравии. Чума пощадила евреев: за время моего отсутствия заболело всего несколько человек. Г-споди, защити нас и впредь и в час нужды окажи помощь!
После полугодового отсутствия мы снова были в нашем любимом Гамбурге. Это отсутствие обошлось нам, учитывая потерю жемчуга и процентов, больше чем в 1200 рейхсталеров. Но мы благодарили Всевышнего, что эпидемия нашей семьи не коснулась. О деньгах мы уже не думали. «Отдай мне души, а имущество возьми себе» (Брейшис, 14:21). Впоследствии с милости Всевышнего мы покрыли свои убытки сполна новыми сделками…
Постепенно убежавшие от чумы в Альтону стали возвращаться в Гамбург и опять взялись за дела.
Во время эпидемии всякая торговля прекратилась: перед жителями Гамбурга захлопнулись все двери.
продолжение следует
