«По пути я обмолвился, что это мой второй визит в Шаарей Эмет, и коротко пересказал обстоятельства своей первой встречи с тамошним раввином. Рабби Гольдштейн выслушал мой рассказ с нескрываемым интересом. «Известно ли вам, что теперь в синагоге новый раввин? — спросил он. — Думается, вам было бы любопытно с ним познакомиться.»»
РАЗ В НЕДЕЛЮ я имел обыкновение заглядывать в университетский клуб Бейт-Гиллель. Это был один из бесчисленных студенческих клубов, разбросанных по территории кампуса, основной особенностью которого было то, что в нем собирались для отдыха или занятий студенты-евреи. Обычно я прихватывал с собой сэндвич и проводил там какое-то время, просматривая газеты и журналы, разложенные в читальной комнате.
В один прекрасный день, оторвав взгляд от журнала, который я держал в руках, я увидел человека, которого никогда раньше в кампусе не встречал. На нем были черный костюм и столь же черная шляпа, его лицо украшала пышная черная борода. Увидев, что я смотрю на него, он подошел и протянул мне руку:
«Добрый день! Я рабби Йосеф Гольдштейн, новый директор Еврейской дневной школы.»
Я пожал его руку и представился.
«Я был в этом районе, — сказал рабби Гольдштейн, — и решил заглянуть в кампус, посмотреть, что собой представляет здешний Бейт-Гиллель. Но я не застал тут никого, кроме вас.»
«Да, здесь, как правило, бывает мало народу. Этажом выше, правда, живут несколько студентов, но я что-то не замечал, чтобы они очень интересовались этим заведением.»
«Вы давно в нашем городе? — спросил рабби. — Извините мою бесцеремонность, но мне кажется, что у вас не местное произношение.»
Я рассмеялся и сообщил ему, что я родом из Нью-Йорка и живу здесь с женой и трехлетней дочерью. Мы немного поболтали, как это водится у двух людей, недавно попавших в новое место и пользующихся случаем как можно больше узнать друг о друге. Время прошло очень быстро. Вскоре мы оба начали смотреть на часы — нужно было расходиться.
«Я бы с удовольствием пригласил вас и вашу жену провести у нас одну из суббот», — неожиданно сказал рабби.
«Боюсь, что мы живем слишком далеко, чтобы прийти к вам в субботу, — ответил я, тронутый этим сердечным предложением. — Наш дом находится в северной части города. А вы, я полагаю, живете в западной части, ближе к синагоге и школе?»
«Верно, — сказал рабби Гольдштейн, — но это не проблема, — вы можете прийти к нам в пятницу вечером и остаться переночевать.»
«Благодарю вас, — сказал я. — Я поговорю с женой и позвоню вам завтра утром.»
Барбара отнеслась к этой идее с энтузиазмом. В тот же вечер я позвонил рабби и сообщил, что мы принимаем его радушное предложение.
СЛЕДУЯ ТОЧНЫМ указаниям рабби, мы без труда отыскали его дом и примерно за сорок пять минут до наступления субботы прибыли на место.
В доме все кипело — в эти самые минуты заканчивалась подготовка к субботе.
Жена рабби была занята наведением окончательного блеска, поэтому сам рабби проводил нас в нашу комнату. Затем он сообщил, что через несколько минут отправляется вместе со старшим сыном в синагогу на Минху — вторую из трех ежедневных молитв. Я помог устроиться Барбаре с дочерью и решил присоединиться к Гольдштейнам в их десятиминутной прогулке по тихому кварталу.
По пути я обмолвился, что это мой второй визит в Шаарей Эмет, и коротко пересказал обстоятельства своей первой встречи с тамошним раввином. Рабби Гольдштейн выслушал мой рассказ с нескрываемым интересом.
«Известно ли вам, что теперь в синагоге новый раввин? — спросил он. — Думается, вам было бы любопытно с ним познакомиться.»
К моменту нашего прибытия в синагоге собралось около пятнадцати человек, и минха, послеобеденная молитва, началась почти сразу после нашего прихода. Рабби Гольдштейн помог мне найти соответствующее место в молитвеннике. Я очень обрадовался, поняв, что все еще могу, пусть и медленно, читать на огласованном иврите.
В перерыве между минхой и субботней службой новый раввин, молодой человек лет двадцати восьми, встал и представился как рабби Исраэль Кауфман. Он показался мне открытым, дружелюбным и, может быть, чересчур энергичным, что, на мой взгляд объяснялось его молодостью и серьезностью, с которой он относился к своей новой должности.
Не без помощи рабби Гольдштейна, я продолжал следить за текстом молитвы и даже не сбился до конца службы. Я был поражен тем, насколько легко и приятно мне в Шаарей Эмет. Быть может, мне помогала «камерность» синагоги, равно как и то, что молящихся было совсем немного.
Синагога казалась мне очень уютной и интимной. Может быть, на меня подействовали радушие и теплота нового раввина, искреннее произнесение молитв, прерываемое время от времени пением, — все это создавало атмосферу покоя и глубокой сосредоточенности. Но одновременно меня обуревало и более глубокое чувство: я слышал голос прошлого, которое, видимо, не умерло во мне.
После службы все мы пожелали друг другу «доброй субботы». Мы с рабби молча отправились домой. Воздух был чист и прохладен, ночное небо — совершенно черным, тихие улицы были едва-едва освещены.
