При входе в гараж дяди Саши всегда висела рыба. Лучшую, какую мальчишкам удавалось наловить, относили ему; только он умел ее высушить так, что даже сухие плавники и хвост становились вкусными. Ее приятели вечно пропадали в гараже, что-то чинили, ели рыбы от пуза и к концу лета сами становились похожие на нее, такие же юркие и покрытые золотистым загаром. Нет, ей, как приличной девочке, туда ходить не разрешалось, но несколько раз, когда папа уезжал в город, а бабушка садилась перебирать ягоды, ей удавалось улизнуть.
В гараже вкусно пахло машинным маслом, клеем и сухой травой, а перед тем, как садиться есть, никто не мыл руки, их просто вытирали об штаны, а потом стучали рыбой об колено. Вкуснее этого она никогда ничего не ела. Эх, как же быстро пролетало время, и пока ее не хватились, надо срочно возвращаться. Мальчишки помогали ей убрать все следы – водой из шланга она умывала руки и коленки, а дядя Саша доставал из необъятных штанов чистую тряпку и самолично вытирал лицо, отряхивал платье.
Теперь, как им казалось, она снова походила на девочку из приличной семьи, но все равно, каким-то непонятным образом, бабушка обо всем догадывалась. Нет, ругать она ее не ругала, бабушка вообще никогда не ругала. Никогда и ни за что. Может быть, именно поэтому обмануть ее было немыслимо. А еще она никогда и ни на кого не повышала голос, даже, когда она с мальчишками ушли на станцию делать жетоны из крышек от пивных бутылок. А что такого? Сто раз они это проделывали и ничего.
Обычно, мальчишки караулили покупателей на выходе из магазина, главное было успеть схватить крышку, пока ее не подхватил кто-нибудь другой. Больше всего ценились крышки от пепси колы, но они попадались редко. Набрав штук десять, все отправлялись на станцию и ждали ближайший поезд. Теперь , главное – было успеть подложить крышки на рельсы под колеса проходящего поезда и, что еще важнее, запомнить куда именно они отлетают. Расплющенные, еще горячие от колес, они обжигали пальцы, но на это мало кто обращал внимание. В этот раз Лешка едва успел отлететь в кусты, чтобы не попасть под поезд, но ничего, бывает. Самое обидное это то, что их заметил обходчик. Он-то и доложил обо всем родителям. И ведь, не поленился обойти всех, а еще друг называется. Зря они ему рыбу из гаража дядь Саши таскали.
Дома ее ждали родители и бабушка. Бабушка, как всегда, сидела в кресле и что-то вязала. Папа стоял у окна и барабанил пальцами по подоконнику. Услышав ее шаги, развернулся, оглядел ее и сказал:
– Мда, хороша, нечего сказать.
Платье, которое только вчера было выстирано и выглажено, сейчас больше походило на тряпку. Волосы растрепаны, а лицо и руки перемазаны велосипедной смазкой. Это, когда они от обходчика удирали, то у Мишки цепь на велосипеде слетела, пришлось ее срочно на место ставить. А так все обошлось.
Только сейчас она заметила, что лицо у папы белое. Что именно он говорил, она не помнила, но так он больше никогда не кричал. И вдруг она услышала голос бабушки. Посмотрев на папу, она негромко сказала:
– Алик, גענוג (достаточно)
Папа замолчал на пару минут и как только попытался продолжить, то бабушка повторила:
– Алик, שווייג (замолчи)
Точный смысл слов она не поняла, но их действие было волшебно. Папа замолчал и вышел.
(Кстати, как-то в другой раз, когда папа был чем-то рассержен, она решила воспользоваться магическим действием бабушкиных слов и, встав посреди комнаты, заявила – “Алик, генук, алик швайг”. Комната грохнула смехом, а потом ей объяснили, что же именно она сказала).
Ужинать пришлось одной. Обычно, не важно, во сколько она возвращалась, бабушка накрывала на стол, садилась напротив и внимательно слушала – куда она с Катькой бегала, сколько мороженого съела и как, наконец-то, они обыграли в ножички мальчишек с соседней улицы. Сейчас же, бабушка, молча, поставила ужин на стол и вышла.
За дверью она слышала ее негромкий голос, успокаивающий папу и в конце сказавший:
“Алик,
העיקר – דאס די קינד זאגט אמת, היידישע קינד זאגען אמת”
Смысл последней фразы ей даже удалось понять – главное, что ребенок говорит правду. Аидише кинд – еврейский ребенок – говорит правду.
