Марина бабушку не любила. Не то чтобы совсем НЕ ЛЮБИЛА, но не испытывала к ней практически никаких чувств. Маму – любила, папу, конечно, любила, он замечательный, ее папа! Любила младшего брата Вадика, он родился, когда ей было семь, и ей ужасно нравился этот смешной, рыженький комочек, с которым можно было играть в дочки-матери. А бабушку? Нет.
Бабушка жила отдельно, в маленькой квартирке, где всегда было чисто, даже слишком чисто. А еще там, как в музее, было много вещей редких, необычных и очень интересных, но играть с ними не разрешалось. Всякий раз, когда Марина, тогда еще совсем маленькая девочка, пыталась поиграть с изогнутым старинным веером с перламутровой ручкой и лебедиными перьями (так мама сказала когда-то – “лебединый веер”), бабушка мягко брала ее за руку и говорила: “Поиграй с чем-нибудь другим”… С чем, другим? Все интересные вещи в бабушкиной квартире были либо “памятными” либо “антикварными”.
Марина с мамой, папой и Вадиком жили в большой квартире. У каждого своя комната, а еще папин кабинет, где стоят тяжелые, красного дерева, книжные шкафы. Когда Марина перешла в седьмой класс, они всей семьей поехали в мебельный магазин и купили ей новую кровать, шкаф, тумбочку и всякие “модные штучки”, как называл их папа. Накануне они сидели вместе и разглядывали журнал, выбирали (собственно, выбирала Марина), что именно купить, какие аксессуары подобрать, где расставить, и как. “Вот бы еще и съездить куда-нибудь заграницу, например во Францию, – мечтала Марина, – как подружка Ира, которая недавно вернулась из Парижа, полная впечатлений”.
Прекрасные были деньки! Прошло всего два месяца, и радость потускнела. Новая мебель надоела, занавески с изображением Барби, которые приводили Марину в восторг, стали раздражать – не маленькая ведь уже, каждый день видеть по утрам эту дурацкую куклу! Вадик постоянно пристает, чтобы она помогала ему с домашними заданиями. Но самое ужасное не это. Самое ужасное, что в один “прекрасный” день, к ним переехала бабушка! Мама сказала, что бабушка приболела, ей нужен уход, и что теперь она будет жить с семьей. С ее, Марининой семьей! Подумать только, теперь каждый день, приходя домой из школы, она будет натыкаться на бабушку? С ней нужно будет вежливо разговаривать, улыбаться и уделять время?!
Не то, чтобы бабушка приставала к Марине с расспросами про школу или требовала внимания к себе. Наоборот, она старалась не мешать, что-то готовила каждый день, поджидая детей, довольно вкусно, кормила, убирала со стола. Да нет, никаких особенных хлопот бабушка Марине не доставляла. Но сам факт, что кто-то вдруг поселился в квартире, где Марина была почти полноправной хозяйкой, раздражал. А еще, бабушка любила поучать. Она не делала замечаний напрямую, но стоило Марине или Вадику огрызнуться на мамину или папину просьбу (всякое случается), бабушка, словно невзначай, постукивала по столу и говорила: “Уважение родителей – непростая вещь. Очень непростая, но необходимая!”. Кому необходимая? Почему, непростая? Этого бабушка не говорила.
А вчера вечером произошла настоящая ссора, и мама встала не на ее, Маринину, сторону, а на бабушкину. Дело было так: мама с папой давно уже решили купить машину, и вчера, после ужина обсуждали варианты – выбирали марку, цвет, сравнивали цены. Остановились на шикарном, нежно-кремового цвета “Мерседесе” – мечте всех ее, Марининых, друзей. И вдруг, бабушка, которая сидела и читала какое-то письмо, ни с того, ни с сего, заявила: “Ася (так зовут Маринину маму), с машиной нам придется повременить!”… НАМ! Что значит НАМ? Кому это НАМ? И тут уж Марина не выдержала, взорвалась, вскочила со стула…
Возможно (Марина в состоянии сейчас была взвешивать ситуацию, посмотреть на нее, как бы, со стороны), возможно, Марина была неправа, когда сказала, вернее, закричала, что бабушка не имеет права вмешиваться в жизнь семьи. Что они сами могут решить, покупать машину или нет. Мама почему-то закрыла рот ладонью, как будто ужаснувшись, и указала Марине на дверь, чего прежде никогда не случалось, и было довольно обидно. Папа вообще отреагировал непонятно – взял Марину за руку и сказал, что им нужно серьезно поговорить. Потом они сидели в Марининой комнате, и папа говорил о том, что такое неуважительное отношение к бабушке совершенно недопустимо, что ей следует немедленно извиниться, что он чувствует себя виноватым в отсутствии у дочери элементарного такта и основ правильного поведения со старшими.
Марина и впрямь чувствовала себя неловко, но виноватой? Нет, виноватой она себя абсолютно не чувствовала и извиняться не пошла. Папа ее тоже удивил – бабушка ведь не его мама, а мамина, что же он за нее вступается? Папины родители давно умерли, когда он был еще маленький. Папа бабушке даже кабинет свой уступил, а она, неблагодарная, позволяет себе вмешиваться в семейные дела! Потом зазвонил телефон и папа вышел, сказав напоследок, что беседа еще не закончена, и что разговор они продолжат завтра.
Все это Марине было очень неприятно, и возвращаться сегодня домой она не торопилась. Остановившись у входной двери, Марина прислушалась – тихо. Какая-то странная тишина, необычная. В это время и Вадик уже возвращался со школы, и бабушка возилась с обедом. Квартира в это время всегда “звучала”. А сегодня было уж очень тихо. Марина открыла дверь своим ключом. Никого! Она прошлась по комнатам, заглянула к Вадику, хотя, как он мог быть в квартире один? В бабушкину комнату, ту, что раньше была папиным кабинетом, войти не решалась, и так было ясно, что никого в доме нет.
“Ну и хорошо, – подумала Марина, – хоть немного побуду одна, позанимаюсь спокойно”. Это была неправда. То есть, не совсем правда, не полная правда. В действительности, Марина была рада, что дома никого нет. Она надеялась, что вчерашняя история забудется, все будут заняты какими-то неотложными делами, не придется продолжать беседу с папой и извиняться перед бабушкой. Марина легла на диван и тут же увидела записку. Клочок бумаги, явно вырванный из маминого блокнота с размашистыми буквами вдоль диковинных птиц: “Доченька, мы едем в больницу, у бабушки приступ, позвоню, как только смогу. Мама”… и все.
“А где же Вадик, – удивленно подумала Марина, – и папа? – Ей было неспокойно, как-то неуютно. – Неужели это из-за меня? Нет, не может быть, – Марина гнала от себя неприятные мысли, – бабушка и раньше себя плохо чувствовала, я тут совсем ни причем!”…
Никто не звонил. Марина прилегла и моментально уснула, прямо на диване. Проснулась, услышав, что кто-то открывает дверь:
– Доченька? – Это был папин голос. – Ты дома? Батарейка “села” и мама не могла тебе позвонить, а я свой телефон на работе оставил… Вадик, раздевайся, иди спать, поздно уже. Марина со сна выглядела напуганной, и папа поспешил успокоить:
– Ничего, родная, бабушке уже лучше. Слава Б-гу, Вадик смог самостоятельно позвонить в скорую, потом нам с мамой. Мы примчались одновременно со скорой, не было времени тебе сообщать. Мама только быстро записку написала, и мы поехали, надеюсь, ты ее нашла? Ты как? Выглядишь озабоченной. Не переживай уж так, хотя я могу тебя понять – угрызения совести…
Марине не хотелось сейчас говорить, что папа неправ, что никаких угрызений совести она не ощущает, понимала, что момент неподходящий…
– Дочь, Марин, ты ведь знаешь, как мы тебя все любим, – папа взял ее за плечо и сел рядом на диван. – Я должен был вчера довести наш с тобой разговор до конца. Возможно, тогда ты бы смогла понять нас всех – меня, маму, бабушку…
Я начну немного издалека, – сказал папа задумчиво, а ты послушай. Внимательно послушай…
Бабушка Мира родилась в 41 году, в начале войны. Странные люди, – говорили соседи, – в такое-то время “заводить” ребенка надумали. Голод, холод, оккупация, лагерь – все это пришлось пережить бабушкиной семье. Из семерых детей в живых осталась только одна бабушка, мама с папой тоже до Победы не дожили. Сиротой в неполных пять лет – Мира попала в детский дом, откуда ее взяли на удочерение немолодые уже люди, не имевшие детей. Прошло четыре года, и внезапно, девочка узнала, что ее “родители” ждут малыша. Это была большая и неожиданная радость для всех, и для нее тоже, хотя и некоторый страх присутствовал – а вдруг, этот ребенок “вытеснит” ее, неродную дочь, из семьи? Но этого не случилось. Родился чудесный мальчик, рыженький и глазастый. Бабушка, которой в ту пору исполнилось девять, привязалась к нему, как к родному. Пеленала, баюкала, нянчила. Какое это было прекрасное время!
Все кончилось внезапно и страшно – родителей забрали по подозрению в шпионаже. Это был 1950 год… Мира осталась одна с маленьким братиком, совсем одна. Ей пришлось нелегко. Братика – его назвали Давид, в честь какого-то из дедушек, хотели забрать в приют, но девочка не дала. Она чувствовала себя совсем взрослой, ответственной за себя и Давида, мужественной и бесстрашной. Мира пошла в школу. Давида брала с собой, он был очень тихий мальчик и учителя разрешали приводить братика.
Соседка, которой Мира помогала по хозяйству (девочка в свои десять лет уже мыла полы, стирала, гладила, даже окна наловчилась мыть, бесстрашно высовываясь из окна по пояс), подкармливала сирот, приносила из госпиталя, где работала медсестрой, больничные халаты. Мира научилась шить. Сама, никто не показывал, просто подсмотрела однажды у технички в школе, и стала перешивать халаты, превращая их в рубашки, платья, сарафаны, да юбки. Себя, Давида обшивала с ног до головы, а вскоре и соседи стали заказывать у маленькой швеи вещи… Время шло, Мира окончила школу, пошла в училище, устроилась в ателье закройщицей. Давид тоже вырос, был он ребенком особенным, очень талантливым. Рисовать Давид начал рано, да так хорошо, что заинтересовались этим “вундеркиндом” в художественной школе, и поступил он туда легко, без экзаменов.
Мира встретила своего будущего мужа в библиотеке, куда частенько заглядывала, чтобы не отставать от младшего брата, который читал “взахлеб”, цитируя дома то Блока, то Маяковского. Борис был студентом, заканчивал политехнический, и библиотека стала для него вторым домом. Они поженились через неделю после знакомства, и бабушка говорила, что с той, первой их встречи, она уже знала – перед ней ее вторая половина.
Молодожены уехали на север, куда Борис попал после института по распределению. Отказаться от поездки было нельзя, и бабушка плакала каждый день, ведь Давид оставался один…
Мира и Борис прожили, как раньше говорили “душа в душу” три года. За это время у них там, в далеком северном крае, родилась девочка – Ася, твоя мама. Ася была слабенькой, болезненной и Мира вынуждена была работать дома, чтобы не отдавать ребенка в ясли. Борис работал на заводе инженером и возвращался домой поздно. Он очень уставал, последнее время жаловался на боли в сердце. Однажды он не вернулся ни в 9, как обычно, ни в 10. Мира “забила тревогу” в 11 часов ночи, начала звонить всем, кому могла позвонить…
Только к утру, в одной из больниц небольшого городка, ей ответили, что Борис поступил в приемный покой еще вчера ночью, но все это время находился без сознания, а документов у него при себе не оказалось. Нашел его, лежащего на улице без признаков жизни, какой-то прохожий. Сначала он подумал, что это просто пьянчужка, не сумевший добраться до дома, но потом, всмотревшись в лицо Бориса, засомневался и вызвал скорую. Мира все это выслушала, одела дочку, поймала такси и поехала в больницу, молилась всю дорогу, чтобы только успеть… Успела! Успела попрощаться с мужем, который пришел в сознание. Хоть говорить он и не мог (обширный инфаркт), но они понимали друг друга без слов.
Мира осталась одна с маленькой, больной девочкой на руках. Тяжко ей было в то время очень! Но родители Бориса приехали, забрали ее, привезли назад в родной город, взяли к себе домой. Квартира, в которой мы все сейчас живем, это их квартира, твоих прабабушки и прадедушки. Прабабушка твоя – Марина – была известная певица. Кстати, помнишь “лебединый веер”, с которым ты все норовила поиграть, когда мы приходили к бабушке? Этот веер бабушка очень бережет – память о близких. Отец Бориса был генералом. Честный и убежденный был человек. Так уж случилось, что убежденность его стоила жизни и ему и прабабушке. Произошло это, когда маме твоей было три годика. Бабушке Мире позвонили и сказали, что родители Бориса погибли в автомобильной катастрофе… Бабушка пыталась выяснить, что произошло, как, где, когда, но добиться правды так и не удалось. И Мира опять осталась одна с маленькой Асей.
Ты спросишь, а где же был все это время Давид? Неужели бабушка забыла о нем? Они ведь жили в одном городе. Как случилось, что пути столь близких людей разошлись? Это отдельная история, очень даже необычная, детективная.
В художественной школе талант юного художника не остался незамеченным. Его хвалили, выставляли работы, ставили в пример… Но однажды, не понимая, насколько это серьезно, Давид нарисовал карикатуру на одного важного чиновника, который недавно приезжал инспектировать их школу. Наутро в художественную школу пришли люди в штатском. Давида пригласили в кабинет директора, а вывели оттуда в наручниках. Посадили в машину и увезли. КГБ – Комитет Государственной Безопасности, как оказалось, давно следил за пареньком, родители которого были расстреляны по обвинению в шпионаже. В тюрьму не посадили, Давид был еще несовершеннолетним, но в колонии побывать пришлось…
Давид был неглупым, понимал – сообщать сестре о том, что с ним произошло, нельзя. Тем более что на допросах следователь настойчиво интересовался местонахождением Миры, их взаимоотношениями. Давид тогда пожал равнодушно плечами, сказав, что Мира ему неродная сестра, что они давно уже не переписываются, и он не знает, где она и что с ней.
Такие это были страшные времена, когда от родственников приходилось иногда отказываться, ради их же блага…
В колонии Давид был на хорошем счету. К талантливому юноше все обращались – там плакат нарисовать, там портрет, даже декорации к театральному представлению он готовил. Через пять лет Давид мог вернуться домой, но его пригласили в местный театр (в маленьком городке недалеко от колонии) на должность декоратора. Писать сестре Давид боялся, но разузнал, через заезжих актеров, о том, что у Миры умер муж, что она вернулась в родной город и живет с дочкой одна, что работу найти нигде не может, и что ей очень тяжело. С той поры, Давид стал посылать бабушке деньги. Каждый месяц, не указывая свое имя и обратный адрес. Но Мира догадалась, откуда эти деньги, и кто ей их присылает. Пыталась разыскать Давида, выяснить на почте обратный адрес, но каждый раз получала один ответ: в графе: “от кого” стоял прочерк…
Прошло время, Советский Союз распался. Благодаря Давиду, бабушке удалось окончить институт и найти приличную работу. Удалось также подлечить твою маму и отдать ее в хорошую школу.
Когда мы с твоей мамой поженились, бабушка отдала нам квартиру, а сама переехала в маленькую квартирку, где они жили с Давидом после смерти родителей. Все это время она, не переставая, искала брата, который продолжал присылать ежемесячно деньги, теперь уже из-за границы. Это было видно по переводам, которые приходили то из Бельгии, то из Голландии, но всегда без обратного адреса. Бабушка понимала, что Давид часто переезжает, но как же его найти? И вот однажды, когда я в очередной раз искал (с помощью интернета) человека по имени Давид, скорее всего художника, обратил внимание на фотографию мужчины, приблизительно его возраста, с необычной биографией, похожей на ту, что рассказывала бабушка. Когда она увидела эту фотографию, схватилась за сердце и побледнела. – Это он, – тихо сказала бабушка и сжала мои пальцы…
Фамилию Давид, как оказалось, поменял. Некоторое время он жил в Праге, потом в Бельгии, Голландии, во Франции. Бабушка написала Давиду на электронный адрес, указанный в его личной веб-страничке, но ответил он не сразу. Вчера бабушка получила письмо от брата. Помнишь, когда мы сидели за столом и обсуждали покупку машины?
Еще бы не помнить, – подумала Марина… Было стыдно. После всего, что Марина услышала от отца, она стала ощущать неловкость, досаду на себя, свою реакцию, эгоизм.
Так вот, – продолжал папа, – то, о чем я сейчас тебе рассказал, мы узнали из письма Давида. А еще он написал, что чувствует себя виноватым. Боясь возможных неприятностей, Давид не хотел “запятнать” своим “преступным прошлым” имя сестры. Такой вот чуткий и добрый человек. К сожалению, Давид серьезно болен, и приехать к нам не сможет. По-видимому, нам всем придется поехать к нему, познакомиться с вновь обретенным родственником. Он ведь тебе как дедушка. А дедушек и бабушек уважать надо. Согласен, дело нелегкое, но необходимое… Лучше всего это понимают, к сожалению, те, кто вырос без родителей. Как им хотелось бы обнять маму и папу, посидеть на коленях у бабушки, пойти с дедушкой в поход, собирать коллекции марок, медалей, слушая дедушкины рассказы… Я говорю сейчас о себе, о таких, как я.
Ты ведь знаешь, родители мои погибли, когда я был совсем маленьким, а бабушек и дедушек я даже не застал в живых. – Папа вздохнул так тяжело, словно это произошло совсем недавно. – Многое бы я сейчас отдал, чтобы вернуть их, но это невозможно. Я готов слушать поучения и наставления, готов даже к ссорам и наказаниям, лишь бы только разочек прикоснуться к маминой руке, поцеловать отца… А бабушка с дедушкой – это ведь родители родителей. Как же можно их не уважать?! Бабушек и дедушек нужно не только любить и уважать, но и беречь. Думаю, ты понимаешь, о чем я говорю? – папа посмотрел Марине в глаза. – Ну, а теперь про машину… конечно, ехать всем вместе к Давиду в Париж совсем недешево. Поэтому покупку машины придется на время отложить…
Марин, ты что, доченька? На тебе лица нет! Ты не хочешь ехать? Тебя из школы не отпустят? Ничего, я поговорю с дирекцией, не переживай, родная!
Тут Марине и вовсе нехорошо стало. Но врать не хотелось, и она рассказала отцу всю правду. О том, как не любила бабушку, о том, что была эгоисткой и думала только о себе. О том, что история, которую папа рассказал, вернула ей очень естественные чувства, и о том, что уважать бабушек и дедушек порой и вправду нелегко. Но необходимо!
