Продолжим анализировать первую книгу Шмуэля. Вторая глава, начиная с 11-го стиха и до конца, а также вся третья глава посвящены сравнению между Шмуэлем и сыновьями Эли.
Описывается, насколько Шмуэль был хорош, и насколько сыновья Эли вели себя неправильно. При этом сравнение проводится по каждому «пункту»: как поступал Шмуэль в такой-то ситуации и как сыновья Эли, в ней же. Затем пророк переходит к анализу следующей ситуации, опять-таки, подвергая сравнению действия Шмуэля и действия сыновей Эли. Не вызывает сомнения, что такое сравнение правомочно. И у Шмуэля, и у сыновей Эли есть отцы, все они воспитываются в одном и том же доме, причем имеют одного и того же наставника. Правда, мы не знаем имени матери сыновей Эли, а у Шмуэля есть мать, Хана, заботящаяся о нем внимательно и трепетно. Вот как, оказывается, важно влияние матери на ребенка и на его будущий духовный мир!
В 11-м 12-м стихах 2-й главы говорится о том, что Шмуэль стал служить Г-споду, «а сыновья Эли, были люди негодные: не знали они Г-спода».
Здесь нужно обратить внимание читателя на то, что между Торой письменной и Торой устной нередко обнаруживается разрыв.
Иногда даже кажется, что они явно противоречат друг другу. Например, в книге Шмот (глава Мишпатим) дается закон «око за око». Он означает ровно следующее: если кто-то, не дай Б-г, выбил кому-то глаз (пусть и нечаянно!), он должен поплатиться своим глазом. Однако Устное предание говорит по-другому: следует выплатить денежную компенсацию. Но почему в письменной Торе не сказано так же: должен выплатить?!
Потому что письменная Тора говорит о том, как к этому относится Вс-вышний и что должен испытывать тот, кто допустил такую ужасную ошибку. А Тора устная показывает, как к поступку нужно относиться в материальном мире и что конкретно делать. Письменная Тора ждет от того, кто кому-то нечаянно навредил, такой реакции, как будто он сам лишился глаза. А то, что ему разрешатся всего лишь заплатить — великая милость.
В книге Шмуэля (которая, как и все Пророки, относится к письменной Торе) сказано, что сыновья Эли ведут себя отвратительно. А Устное предание говорит, что всякий, кто объявляет, что сыновья Эли грешили, ошибается.
Почему?
Сейчас мы это увидим, но сначала вспомним, как проходило принесение жертв в Храме. Зарезать жертвенное животное мог любой кошерный еврей, знающий законы шхиты. Большинство пришедших в Храм так и поступало, хотя не все жертвователи были достаточно кошерны, что, несомненно, создавало проблему. Еще одна проблема заключалась в том, что будучи зарезанной, жертва не получала статус жертвы до определенного момента. Сначала священник должен был забрать кровь зарезанного животного, окропить ею жертвенник, забрать внутренности и жир, сжечь их на жертвеннике, отделить то, что положено коѓенам, и отдать жертвователю ту часть, которая положена ему. И только после этого жертва считалась принятой и можно было есть мясо жертвенного животного.
Шмуэль описывает, как это происходило на самом деле, и показывает вопиющие нарушения.
Служки сыновей Эли обходили людей, пришедших в Храм, и собирали у них мясо еще до того, как жир зарезанного животного сжигался на огне жертвенника. Жертва в этот момент не имела статус жертвы, она была просто мясом, и получалось, что в Храме животные, в первую очередь, режутся для людей, а не для Б-га. Да, эту ошибку допускали служки, но ответственность за нее ложилась на сыновей Эли. Если бы они считали подобные действия недопустимыми, они бы их пресекли раз и навсегда.
Итак, мы уже видим две ошибки: во-первых, не принималось во внимание, кто зарезал жертву (кошерный или некошерный еврей), и, во-вторых, алчность и нетерпение служек низводили жертвоприношение до уровня обычного убоя скота.
Еще одну ошибку можно квалифицировать как воровство (в котором также были повинны служки). Вспомним, каких животных приносили в жертву. Ягненка или барана, молодую козочку или козла, теленка или быка. В зависимости от величины жертвы ее варили в посуде соответствующего размера. Понятно, что те, кто побогаче, приносили жертвы более крупные, а те, кто победнее, — более мелкие. Служки обходили всех и собирали из кастрюль части жертв, при помощи вилки-трезубца. Как сказано у Шмуэля: «…отрок священника приходил, когда варили мясо, с вилкой-трезубой в руке своей. И опускал ее в котел, в кастрюлю, сковороду или горшок; и все, что поднимет вилка, брал священник себе» (Шмуэль I, 2:13-14). От большой жертвы и от мелкой, от козла и от барана, от быка и теленка — все подряд на один трезубец.
При таком сборе получалось, что те, кто беднее, лишался относительно бóльшего куска мяса. В этом было не только воровство, но и унижение жертвы, Храма и имени Вс-вышнего. Это постепенно привело к тому, что еврейский народ стал пренебрежительно относиться к жертвам и Храму.
Служкам сыновей Эли было крайне важно, какого размера жертва. И это приводило к еще одной ужасной ошибке, из-за которой о сыновьях Эли говорили: «они возлежат с чужими женами».
Вообще не понятно, как сыновья Первосвященника могли пойти на один из самых страшных грехов?! И почему тогда Мудрецы предупреждают, что говорящий о грехе сыновей Эли ошибается?
Чтобы разобраться в этом, обратимся к Устному преданию.
В Храм всегда приходило больше женщин, чем мужчин. Не потому что женщины грешат больше мужчин, а потому что они рожают. А после родов каждая должна была принести повинную жертву.
Обычно приносили птиц — голубей. Но сколько мяса в голубе? Всего ничего! И поэтому служки вперед пропускали тех, чья жертва была покрупнее, то есть мужчин. А женщины вынуждены были ждать своей очереди. Это занимало много времени, иногда два дня, иногда три, иногда неделю.
Когда жены возвращались домой мужья встречали их негодованием: «Где ты была? Почему так долго? Неужели не могла протолкаться вперед?!». Не всякий мужчина мог войти в положение своей недавно родившей жены, учесть, что она еще слаба, и просто физически не может «толкаться». Как бы то ни было, рушились многие семьи, – и это было подобно тому, как если бы сыновья Эли действительно позволяли себе лежать с чужими женами.
«А отрок Шмуэль служил перед Г-сподом в льняном эйфоде — препоясанным» (Шмуэль I, 2:18).
То, как ведет себя Шмуэль, противоположно тому, что происходит при попустительстве сыновей Эли. Льняной эйфод говорит о многом. Эйфод — одна из четырех основных одежд священника. Эйфод для Первосвященника ткали из скрученных нитей шерсти и льна. Но для всех остальных такое сочетание нитей (шатнез) запрещено, и Шмуэль не зря подчеркивает, что его эйфод был льняным. В книге Шмуэля мы встречаем эту деталь еще дважды: там, где речь идет о Давиде, танцующем перед Ковчегом завета, по пути, которым его переводят в Иерусалим (Шмуэль II, гл.6, стр.14), а также там, где рассказано о гибели 85-ти священников, соратников Давида, убитых Доэгом-эдомиянином по приказу царя Шауля. Эти священники были препоясаны льняными эйфодами (Шмуэль I, 22:18).
Что символизирует эйфод? Его главная функция — служить поясом. Знание о том, как должен одеваться еврейский мужчина, мы черпаем из одежды священника. Минимум одежды — это брюки, рубашка, пояс и шапка. (Первосвященник должен был также иметь мантию, шапку и венец).
Еврей не может молиться без пояса. Эйфод — это добавочный пояс, отделяющий нижнюю часть человека от верхней.
Шмуэль, видя опасность ошибок во время служения в Храме, надевал на себя добавочный пояс (хотя не был обязан), чтобы отделить высокое, духовное от низменного и не допустить того, что допускают сыновья Эли.
Кроме того, мать шила ему маленькую мантию по его размеру, меиль, и приносила из года в год новую, когда приходила с мужем в Шило. (Шмуэль I, 2:19)
У Первосвященника была мантия, расшитая по подолу гранатами, между которыми крепились колокольчики. Звон напоминал ему, что он не в своем доме, но в Доме Б-га.
Хана приносила сыну меиль с той же целью — чтобы помнил: он не дома и на все нужно спрашивать разрешение. (Служки сыновей Эли вели себя в Храме, как дома).
Продолжение следует
Благодарим журнал «Голос Яакова» и лично г-жу Аллу Фельдман за предоставленный материал.
