В прошлой статье мы говорили о похвале и поддержке. Сегодня расскажем о том, какое удивительное действие на ребенка в, казалось бы, отчаянном положении оказывают похвала, поддержка, доверие.
У нас сегодня в гостях рабанит Мунк. Она много лет была учительницей, а затем директором школы. В школе был прекрасный коллектив, но все же случалось, что они приходили в отчаяние от поведения ученицы, не знали, что еще можно предпринять. Но маме удавалось с помощью похвалы, поддержки и доверия помочь девочке выйти из создавшейся ситуации и исправить ее поведение. Иногда ребенок остается внешне безучастным, но внутри него многое меняется. Можно сравнить это с растением: мы еще не видим ничего на поверхности, но в почве зернышко уже пустило ростки, и, когда дерево вырастет, в нем проявится влияние тех удобрений, та подкормка, которую мы внедрили в почву. Даже если кажется, что мы говорим со стеной, но если говорить правильные вещи, говорить «к сердцу» ребенка, наши слова будут услышаны.
[Далее текст от имени рабанит Ривки Мунк]. Прежде всего, я хочу сказать, как трогательно увидеть на уроке русскоязычных женщин. Моего дедушку, рава Моше-Аарона Резника, называли дер Царицынер ров. Он был очень уважаемым человеком, раввином города Царицын (Волгоград). Каждый, кто знал его, свидетельствовал, что он был удивительным человеком, люди гордились знакомством с ним. Одним из примечательных его качеств было умение похвалить, приободрить, найти правильные слова для поддержки каждого.
[Историческая справка. Праведный гаон рав Моше-Аарон Резник-Эпштейн (1874-1957) был одним из известных представителей движения мусар, ученик Сабы из Кельма. Учился в ешивах Тельз и Кельм, был членом раввинского совета нескольких литовских городов, а затем стал раввином города Царицын (позже Сталинград, Волгоград). Поднялся в Землю Израиля в 1919 году.]
Мне помнится, что, когда я учила «алеф-бет», потом училась читать, порой было тяжело, но я знала, что за свои усилия получу от дедушки множество комплиментов.
Поэтому я вкладывала силы в учебу. Он часто бывал у нас дома. Я помню, что у него было особое пальто и шляпа, раввинские, у него была прямая осанка, длинная борода, добрые лучистые глаза. Бабушка умерла рано, дедушка остался один. Но доброта осталась с ним.
Невозможно было не полюбить его при близком знакомстве. Когда он в составе группы раввинов пошел просить, чтобы не закрыли ешивы, его слова были: «Моему сыну сейчас 12 лет, он учится в Талмуд-Торе. Неужели вы оставите его без учебы? Вам кажется, что он пойдет играть в футбол? Не закрывайте хотя бы Талмуд-Торы!» И закрытие Талмудей Тора отложили на пару лет. Ему невозможно было отказать – такая дерех эрец (поведение, согласованное с путями Торы) была в каждом его движении, в каждом слове.
Он был из первых учеников ешивы в Кельме. В ешивах было принято, что более «старые» ученики принимают более новых и показывают, что где находится, куда пойти и к кому обратиться. Поскольку он был из первых учеников, то и он часто «брал под крыло» новоприбывших. Одним из таких новичков был ныне широко известный рав Элияу Лупиан. Дедушка помог ему и заботился о нем в ешиве. После переезда в Израиль (рав Лупиан приехал в 1950 году) он стал машгиахом ешивы Каменец. Рав Лупиан часто приходил навестить дедушку, и мой брат, тогда ученик ешивы, приглашал своих друзей, чтобы они слушали рассказы, в которых было и напутствие по еврейской этике (мусару), из первых уст. В то время любой ученик ешивы знал, кто такой рав Эли Лупиан, а мы его очень любили.
Однажды дедушка был у нас, поскольку его вторая жена лежала в больнице, и рав Эли Лупиан пришел навестить его к нам домой. Он был знаком также с моими родителями. Рав позвал моего младшего брата, которому тогда было 2,5 года, все еще с длинными волосами (мальчиков не стригут до трех лет): «Иди сюда получить благословение от реб Эли Лупиана». Он положил руку на голову мальчика, прямо на золотые кудряшки, и сказал: «Зе а-котон годоль ийе» — «Этот малый будет большим», то есть станет большим человеком. Мама сказала: «Амен». Маленький брат начал танцевать и хлопать в ладоши, хотя ни слова не понял. Он побежал к соседям и рассказал им, что рав Элияу Лупиан благословил его «Зе а-котон годоль ийе». Сейчас моему брату уже шестьдесят с небольшим, но он помнит это. И я тоже помню, как будто это было вчера.
Памятуя о своих корнях, мне вдвойне радостно видеть женщин из России, которые ходят на уроки Торы, слушают слова Торы, возрождают еврейство Торы.
Наша сегодняшняя тема – похвала, идуд. Меня попросили рассказать, как я использовала это в своей воспитательной работе.
Когда я училась в последнем классе семинара, в начале года к нам пришли люди и рассказали о своем замечательном начинании. В те дни Негев был поистине пустыней – отсюда до Беэр-Шевы было всего несколько поселений. И вдруг начали приезжать много новых репатриантов. Корабль из Марокко, пассажиров которого поселили в Негеве в отдельном «поселке для марокканцев». Другой корабль – из Венгрии, и их поселили в Негев, в поселок для венгерцев. Йеменцев – в поселок для йеменцев. Так постепенно Негев заселили маленькими поселками, по одному на корабль. Люди, пришедшие к нам, рассказали, что в новый поселок, который назвали Тифрах, в 20 км от Беэр-Шевы, заселили молодые семьи, у которых много маленьких детей. Самый старший возраст был 12 лет. Для мальчиков нашли ребе, а для девочек не было учительницы. Им нужны были для начала две девушки, которые согласились бы ездить преподавать в этот поселок. Я стала одной из этих двух.
Мы выезжали в Тифрах на автобусе в 5:15 утра, а возвращались вечером – между этими часами сообщения с Тифрахом не было. Этот автобус шел в Беэр-Шеву, и по дороге заезжал в Тифрах. Дорога туда была очень долгой и тяжелой. Дорожное полотно не было заасфальтировано – соответственно автобус все время подпрыгивал. Было очень жарко в салоне – кондиционеров не было, открывали окна. Но в окно врывался пустынный ветер, несший с собой песок. Становилось нечем дышать. Закрывали – снова жара. Каждый день кого-то рвало (извините за слово) в автобусе, мы приезжали преподавать без голоса. Пока эти несколько часов дороги проходили… Наш директор, рав Шиндлер, посоветовал нам, раз мы приезжаем без голоса – делать только письменные работы в этот день. В конце концов, мы перестали приезжать каждый день и всю неделю жили в Тифрахе, уезжая лишь на шаббат домой.
В самом Тифрахе, который теперь многим известен, тогда не было даже домов – стояли караваны – вагончики такие, крыша в них была плохая, и часто с крыши внутрь прыгали мыши. Туалетов внутри каравана не было – нужно было идти наружу, иногда довольно далеко. Вся земля усеяна мелкими камешками, которые лезут в обувь.
Вот там я удостоилась преподавать. Я была очень молода.
В то время не так следили за возрастом поступающих в первый класс – я начала учиться в школе в возрасте 5,5 лет. В своем классе я была из самых маленьких. Никакого серьезного опыта преподавания у меня не было. Многие ситуации, в которых я поступала правильно, не стали роковыми ошибками в заслугу первого директора школы для девочек в Тифрахе. Моим директором, как оказалось, был человек, который когда-то учился вместе с моим отцом в городе Хевроне. Он был параллельно директором Талмуд-Тора и школы девочек. Я многому у него научилась: как вести себя с ученицами, как замечать важные вещи. Он давал нам очень ценные советы, но мы учились и непосредственно его поведению в разных ситуациях.
С ним связан, например, такой случай. Нас, учительниц, попросили собраться по поводу вручения аттестатов с оценками за триместр. Директор, рав Шиндлер, присутствовал на собрании. Между домами-караванами в Тифрахе было большое расстояние. И вот, в школьное окно мы видим, что издалека приближается мальчик. А расстояние между домами большое – за то время, что он шел, его успели разглядеть все учительницы и директор. Чем ближе он подходит, тем отчетливее мы видим, как дрожат его руки. Он заходит в школу и говорит, что ему нужен директор. Директор видит, что мальчик чем-то страшно напуган. Он начинает разговор с ним издалека: «Шалом! Ты так далеко шел. Первым делом ты получаешь стакан воды!»
Позже выяснилось, что этот мальчик был большим непоседой. Он плохо вел себя на уроке, и меламед пригрозил, если ученик не прекратит, послать его к директору – и там ему будет плохо.
Судя по всему, мальчик был страшно напуган тем, что сделает ему директор – и поэтому дрожал всю дорогу так, что мы заметили это издалека.
Мальчик взял в руки стакан воды и громко сказал благословение Шеаколь: «… по слову Которого возникло все». Мы все ответили «Амен». Директор восхитился: «Какой молодец! Какое прекрасное благословение! Изумительно! Раз ты умеешь так благословлять, ты можешь вырасти большим мудрецом Торы! Но если тебя будут помнить как хулигана, тебе будет стыдно в будущем. Нужно перестать вести себя так, нужно начать расти». В этом заключалось все «наказание», которое получил этот мальчик, успевший вообразить себе самую страшную кару от директора. Жена директора увела мальчика, чтобы окончательно успокоить, и перед уходом директор попрощался с ним: «Так мы ждем от тебя вестей! Что ты начал расти и становиться мудрецом!» Мальчик радостно ответил: «Да-да!» и вприпрыжку побежал обратно.
Такому воспитанию я училась на живом примере нашего директора – воспитанию похвалой, поддержкой. И таких примеров было множество.
Я начала преподавать в Тифрахе 61 год назад. Мне было 17,5 лет. Тифрах того времени был похож на букву «шин» – три улицы, которые объединяет одна общая. На ней стояла школа, синагога, продуктовый магазинчик. В Тифрахе, да и в других поселениях в то время не было магазинов с канцтоварами. Чтобы купить карандаш, например, нужно было ехать в Беэр-Шеву. От регионального совета Негева мы получали все канцтовары по количеству учениц на весь год. Если детям нужны были тетради, простые карандаши, ластики, точилки – все это закупалось централизованно и хранилось в каждом классе в шкафу. Учительский мел, белый и цветной, также лежал в этом шкафу. Все эти вещи были очень дорогими, а у людей не было лишних денег. Если девочка тратила листы тетради на глупости, новую ей не давали, и ее родители были вынуждены покупать в Беэр-Шеве новую тетрадь. Когда я открывала шкаф-хранилище, девочки заглядывали из-за моей спины и восхищались: «Ого, сколько тетрадок! Целое богатство! Сколько карандашей!» Ключ был, конечно, у учительницы.
Одна из учениц в моем классе оказалась… воровкой.
Она ждала, когда все выйдут на перемену, и могла вытащить из сумки одноклассницы карандаш, у другой – тетрадь. Девочки ссорились, но потом поняли, кто ворует. А эта ученица не могла остановиться – дошло до того, что другие девочки боялись сидеть рядом с ней. Никто не знал, как это остановить. Однажды я пришла к ней домой на «учительское посещение». У них возле дома была собака, которую я боялась. И в тот раз собака почти меня укусила – больше к ней домой я не ходила. Ее отец был страшно гневливым человеком, чуть что – в крик. Очень неприятный. И вот такая у него дочь: чуть отвернешься – исчезают вещи из-под носа. Я понимала, что говорить ей бесполезно. Пугать ее и кричать – к крикам она привыкла. Что же делать?
Я придумала одну идею и решила реализовать ее, не спросив разрешения у директора – на свой страх и риск.
Я вошла в класс и сказала: «Девочки, у меня для вас есть очень тяжелое и ответственное задание. Каждое утро брать ключ, открывать шкаф, брать мел и губку и класть их на место на доску, проверять, сколько тетрадей осталось, все ли на месте. И перед уходом домой эта ответственная будет проверять, что шкаф закрыт. Я хочу выбрать девочку, которая сможет выполнить такую миссию». Поднялся лес рук. Эта девочка выставила свою руку так высоко, что не заметить было невозможно. Я выбрала ее. Конечно, я сомневалась, но решила рискнуть. Как я решилась сама предоставить ей все сокровища в руки?! Я подумала, что все остальное мы уже испробовали, и не помогло – попробую ей доверять. Но я предупредила, что ей предстоит рано приходить в школу, следить за всем и быть ответственной, чтобы ничего не пропало.
Все удивились моему поступку! Я своими руками отдала ей ключи от сокровищницы! Самое удивительное, что она ни к чему не притронулась! Она не взяла себе ни одного кусочка мела! В шкафу лежали такие желанные вещи, а у нее была такая страсть к воровству! Но она ничего не взяла. Более того, она ревностно исполняла свои обязанности – день, неделю, месяц, – и совсем перестала красть.
Мое доверие к ней полностью изменило ее. Я благодарю Всевышнего, который послал мне эту удачную мысль.
Еще один случай из Тифраха связан с нашим директором. Наблюдателем от министерства образования был тогда доктор Больхайм, очень строгий и принципиальный. Он велел, чтобы каждый директор заходил на уроки и следил за учителями – проверял качество преподавания. Наш директор сказал: «Я не хочу, чтобы вы подумали, что это мое требование. И, кроме того, я не хочу причинять вам неудобство и стеснять вас на уроке своим присутствием. Но, чтобы выполнить его требование, я буду время от времени проходить за окнами класса (классы тоже были в караванах) и слушать урок. Только не подумайте, что я проверяю вас! Я полностью доверяю вашему умению вести урок. Но таким образом я честно смогу сказать проверяющему, что я слышал урок». Такой урок доверия мы получили от нашего директора. Помимо этого, у него можно было учиться скромности, поскольку свое мнение нам, молодым девочкам, он высказывал, словно мы были равными ему по профессионализму, – с большим уважением к нашему мнению.
В Тифрахе я преподавала 2 года, потом перешла в Бейт Хилькия, потом в Иерусалим – в школу, где впоследствии работала директором. Многие мои ученицы были новыми репатриантками.
Например, улица Шмуэль а-Нави в Иерусалиме была улицей новых репатриантов.
Сначала там было поле. Приезжали семьи, для них привозили новый караван, а впоследствии построили блочные дома. Я по сегодняшний день помню, в каком блоке жила какая семья, потому что в то время было принято навещать семьи учеников и выяснять, в каких условиях они учатся, не нужна ли семье помощь. К этим людям приходили нерелигиозные учителя, чтобы агитировать отдавать детей в их школу. Эти семьи были религиозными, но женщины у них не умели читать. Религиозность мужчин тоже была скорее традиционной, но с течением времени нам удалось повлиять на эти семьи. Когда я стала директором школы, я противопоставляла этим агитаторам девочек из семинара, которые ходили по домам и убеждали отдавать детей в религиозную школу.
Я должна сказать, что я пользовалась поддержкой и помощью рава Моше Поруша (отец Менахема Поруша). Он состоял в то время в муниципальном совете Иерусалима. Я помню его еще из детства, он часто навещал моих дедушку и бабушку. Бывало, что моя мама готовила для них еду и пекла халы на шаббат (один вид хал был без сахара, потому что у жены дедушки был диабет, а другой вид был без соли – дедушке нельзя было соль). Мама посылала меня, старшую из сестер, с продуктами помогать дедушке и бабушке. Куда клали продукты? В «холодильник» — шкаф со льдом, ледник. Лед покупали блоками, ломали на куски и клали в «холодильник». Мама часто посылала меня к дедушке и со льдом. Понятно, что по дороге лед сильно уменьшался, а за мной тянулась дорожка капель.
Рав Моше Поруш состоял также в совете «Агудат Исраэль». Так получалось, что наши пути пересекались, когда он направлялся в офис «Агудат Исраэль», а я шла к дедушке с поручением от мамы. Однажды, встретив меня, как обычно, со льдом, он сказал: «Ты идешь к дедушке и несешь лед? Какая умница! Какая хорошая девочка!» Я была очень счастлива похвалой такого важного человека.
С тех пор я искала его по дороге, чтобы услышать похвалу снова.
Впоследствии, когда я уже выросла и работала в школе в Иерусалиме, я часто обращалась к нему за помощью, и она приходила в кратчайшие сроки. Например, у школы был двор, но не огороженный. Я попросила его поставить ограду – были посланы рабочие и ограда появилась. Ни разу я не получила отказа. Он уважал учениц, несколько раз приходил в школу с визитами, спрашивал учениц, и за правильные ответы давал призы.
Одна из вещей, в которых он очень помог нам – организация уроков для женщин. Женщины улицы Шмуэль анави были неграмотные, не умели читать и писать, но самое страшное – они были неграмотны и в вопросах иудаизма. Например, они неправильно отсчитывали 7 чистых дней, у них получалось меньше на 1 день. Я услышала это от нескольких женщин и поняла, что это общая ошибка. Я обратилась к женщине, которая преподавала эти вещи, и попросила ее давать уроки. Но чтобы у женщин было желание приходить, я организовывала легкое угощение, и иногда – развлекательную программу. Я называла это «родительский вечер» и просила девочек рекламировать его среди взрослых соседок и родственниц. С каждой неделей женщин становилось все больше. Встал вопрос о финансировании – моих средств уже не хватало. Я обратилась к раву Порушу. Он принял эту идею с большим воодушевлением и помог с деньгами.
Одной из моих учениц была дочь великого рава Овадьи Йосефа (зацаль). Чтобы противостоять постоянным агитациям нерелигиозных групп, я попросила его прийти и выступить на вечере для родителей, чтобы убедить их отдавать детей в религиозную школу. Он пришел за 5 минут до начала и попросил меня рассказать какой-нибудь случай об одной из девочек. Я рассказала о бывшей ученице нашей школы, которая, несмотря на то, что дома говорили на арабском, стала отличницей, и сейчас устроилась завучем в Тверии, очень успешно работает (я сама устроила ее – дала рекомендацию и позвонила в школу – потому что она была прекрасной ученицей, и ее приняли с удовольствием). Рав говорил очень ясно и убедил родителей.
В нашей школе были прекрасные учителя и девочки, но бывали и исключения. Одна из девочек была проблемной.
Иногда она рисовала в тетрадке соседки, брала без спроса вещи, очень мешала на уроках. Во дворе она мешала другим девочкам прыгать в скакалку и играть в игры. На переменах, особенно во время перемены на завтрак, одна из учительниц должна была наблюдать за порядком, чтобы нормально делали нетилат ядаим (омовение рук), не забывали благословение, не толпились после, а сразу шли кушать. Дежурные учительницы каждый раз жаловались на эту девочку, которую звали Кохава. Ни одна учительница не могла с ней справиться. Один случай был вопиющий: она наполнила кружку для омовения рук и облила из нее всех девочек, которые стояли за ней. Все учительницы, которые были очень хорошими и профессиональными, отказывались работать в классе Кохавы.
И все же мы дотянули до 7-го класса. Ее учительница пожаловалась мне, что больше не может выносить такое поведение: то девочка щиплет подруг, то рвет их тетради, мешает слушать урок. Я сказала: «Присылай ее ко мне».
Девочка зашла в кабинет, я говорю с ней, объясняю, а она молчит и с силой зажимает рот. Она не выказала никакого сожаления, даже знака, что понимает свою вину.
Я отчаялась, хотела уже ее выгнать. Но, вспомнив пример моего первого директора, я оставила ее в школе. Она переползла в 8-й класс и закончила школу. После школы мы собирали выпускниц на вечера – она ни разу не приходила, у нее не было подруг. С большей частью выпускниц я до сих пор поддерживаю связь, девочки (уже бабушки) звонят мне рассказать свои новости.
Но однажды мы встретились. Я поехала к Стене Плача. Мое внимание там привлекла одна женщина с двумя детьми, молившаяся Амиду. Один мальчик теребил мамину юбку и звал: «Мама! Мама же!», а второй, постарше, говорил: «Тише! Мама молится 18 благословений, ее нельзя сейчас отвлекать!». Мне захотелось посмотреть на маму этих малышей – я не начинала молитву специально, чтобы посмотреть на ту, которая дала своему сыну такое воспитание – не мешать во время молитвы. Женщина отступает на три шага, заканчивает молитву и оборачивается… «Учительница Ривка! Ой, как я рада тебя видеть!» Она обнимает меня, целует и говорит: «Могла ли ты поверить, что Кохава будет так выглядеть? Могла ли ты поверить, что мои дети будут религиозными, а мой муж будет учиться в колеле? Это все последствия того разговора в кабинете директора, я помню дословно то, что ты мне тогда сказала. Просто тогда не хотела показывать, что признаю твою правоту».
Я часто пользовалась «посещениями дома», чтобы узнать больше об ученице и не ругать ее сразу за неуспеваемость или неаккуратность.
Одна из моих учениц в школе была очень неаккуратной. Когда она получала тетрадку, хотелось сказать ей: «Сохрани ее чистой хотя бы один день», но уже назавтра на обложке были пятна. У самой девочки на одежде всегда были пятна, форма была грязной. Я решила посетить ее дом, чтобы посмотреть все самой, и не сразу ругать девочку. Конечно, я попросила об этом у ее родителей, мы договорились, когда им удобно, чтобы я пришла. Они жили возле рынка в Бухарском районе (недалеко от ешивы Мир). Я пришла к ней домой…
Когда я просила ее написать, чем занимается каждый из родителей, она написала: «Мой папа работает в мусоре». Я не думала, что это в прямом смысле! Девочка объяснила: «Он ездит сзади на машине по улицам и собирает мусор!». Я пришла в дом этой семьи и увидела страшную бедность. Вместо стола они использовали ящик для овощей, выброшенный зеленщиками с рынка. В доме не было ни одного стула – сидели также на ящиках. Не было шкафа – ни для одежды, ни для тетрадей. Девочка клала свои тетради в один из ящиков – там было два вида, картонные и пластиковые. Я поняла, почему ее тетради всегда мятые и грязные. Невозможно было сердиться на девочку… Я обратилась к раву Моше Порушу, и он выделил им квартиру в новом блоке на Шмуэль а-Нави. Мы постарались раздобыть им и мебель.
В наше время не практикуют домашние посещения учительницы, но, в любом случае, прежде чем злиться на ребенка, стоит нанести «визит» его внутреннему миру и узнать, возможно, нам не на что сердиться, но нужно помочь ему справиться с его проблемами, нужно терпение. Помочь ребенку часто может похвала, поддержка, оказанное доверие – практикой это подтверждается.
Подготовила г-жа Зисси Скаржинская
