2 сивана – йорцайт раббанит Гиты-Леи, жены рава Ицхака Зильбера, зацаль. О великой праведнице – воспоминания ее дочери, раббанит Хавы Куперман.
Часть седьмая. Отношения между родителями
Как я уже говорила, мама была очень организованным человеком. Она пыталась организовать и папу. Папа писал всегда все записи на записках. У него всегда были карманы полны их, а если папа выложил куда-то свои записки, к этому месту нельзя было даже приближаться, чтобы, не дай Б-г, что-то не сдвинулось. Ведь тогда их нужно заново раскладывать по местам.
Обычно папа выкладывал их на стол и в пятницу сам все разбирал. Маме это не очень нравилось, и она постоянно покупала папе записные книжки.
(Однако эти записки действительно никто не трогал. Вообще, в нашей семье очень трепетно охраняли личное пространство каждого: например, нельзя было трогать чужие вещи. Причем это относилось и к детям. У меня был свой выдвижной ящик, и никому из членов семьи даже в голову не могло прийти открыть его и что-то там искать.
Я сама один раз, перед Песахом, желая помочь, решила сложить папины пиджаки. А оказалось, что они у него были разложены отдельно: в одном месте – те, которые надо проверять на шаатнез, а в другом – уже проверенные. Когда папа мне объяснил, что я натворила, я была в шоке…)
Кроме того, если кто-то звонил, когда папы не было, мама напоминала ему перезвонить, причем в том порядке, в котором люди звонили.
Также мама очень заботилась о папином здоровье, и старалась оградить его, чтобы люди его не использовали.
Она считала, что иногда нужно остановиться, не делать больше, чем ты в состоянии, – это просто вредно для здоровья. Мама папу охраняла. Надо сказать, что он ее слушался, но в какой-то момент… убегал.
Но в целом, нужно сказать, родители давали друг другу много свободы. Они не пытались изменить друг друга.
Каждый из них принимал другого таким, какой он есть, и боролся лишь со своими собственными недостатками. Мама говорила: «Я такая упрямая, это так плохо»; папа говорил: «Я такой вспыльчивый, это так плохо». И они работали над собой. Надо сказать, что папина вспыльчивость не проявлялась так, чтобы ее было заметно. Он просто сам это знал. Он всегда говорил: «Бли каас (не злиться)!». И в первую очередь он говорил это для себя.
То есть не было такого, чтобы они указывали на слабости друг друга. Каждый занимался своим. Если что-то и говорилось, то в шутливой, совершенно безобидной форме. Например, мама говорила папе: «Я не понимаю, ты так плохо ориентируешься, как же ты всюду доходишь раньше меня?».
Еще один интересный момент: у мамы и папы не было деления «твои родственники» и «мои родственники».
Когда умерла тетя Келя (она умерла тоже довольно молодой) и нужно было помогать моим двоюродным братьям и сестрам, папа переживал за них не меньше, а может, и больше, чем мама. Вообще, и у нее, и у отца не было понятия «я» и «кто-то другой». Всегда было «мы».
Если кому-то плохо – значит, и нам плохо. Неважно, родственник ли это, или чужой человек. Помощь другим для родителей была чем-то естественным, само собой разумеющимся. Вся мамина семья такая – и ее мама, и ее сестры. Никто из них и представить себе не мог, как можно не помочь тому, кто нуждается в помощи. Мама никогда ничего не игнорировала. И мама, и папа были очень неравнодушными и отзывчивыми людьми. Они никогда не проходили мимо.
