Глава IV
Сразу же после женитьбы на моей матери отец перевез бабушку в свой дом и усадил ее во главе стола. И весь остаток жизни – 17 лет – она провела в его доме, и всегда он чтил ее как собственную мать. С его ведома и согласия мама вернула бабушке полотно, отданное ею в качестве приданого. Бабушка чувствовала себя в доме дочери так же хорошо, как в собственном доме, да перенесет Всеблагой ее добродетели на нас и наших детей!
Примерно в то время виленским евреям пришлось покинуть Польшу. Многие из них, больные заразными болезнями, добрались до Гамбурга. Поскольку у гамбургской общины тогда еще не было ни больницы, ни странноприимных домов, местным евреям пришлось разобрать больных по своим домам. На верхнем этаже нашего дома лежало не менее десяти таких больных, которых мой отец взял под свою опеку. Одни из них выздоровели, другие умерли. И тут заболели моя сестра Элькеле и я.
Бабушка ухаживала за нашими больными и заботилась о том, чтобы они ни в чем не нуждались.
Хотя мама с папой не одобряли этого, ничто не могло остановить ее: три-четыре раза в день она взбиралась на чердак ухаживать за ними. В конце концов она заболела сама и спустя десять дней умерла. Ей было уже много лет, и она оставила о себе добрую память. В свои 74 года она оставалась энергичной и проворной словно сорокалетняя.
Невозможно перечислить все, что она говорила и о чем молилась на смертном одре.
Как она хвалила моего отца, да благословенна будет его память, как горячо выражала благодарность ему! Выяснилось, что отец и мать давали ей каждую неделю небольшую сумму – то полталера, то две марки, чтобы она могла купить себе что пожелает. Кроме того, ни разу не было, чтобы отец, возвратясь с ярмарки, не привез ей подарка. Она же ничего не тратила на себя, копила эти деньги и давала их в долг под небольшой процент.
На смертном одре она сказала моему отцу: «Сын мой, я ухожу, как и все на земле. Я жила в твоем доме, и ты заботился обо мне, будто о собственной матери. Ты не только оставлял мне самый лучший кусок и одевал, но еще давал денег на мелкие расходы. Я не тратила их, копила и давала людям взаймы. Таким образом я собрала около 200 рейхсталеров. Кому надлежит получить их, как не моему любимому зятю? Ибо все это его. Тем не менее, если бы он выказал готовность отказаться от всех этих денег и передать их двум моим бедным внукам, оставшимся сиротами после смерти сына моего Мордехая… Но пусть поступает, как сочтет нужным. Я оставляю это на его усмотрение…»
Иегуда, Аншель и все дети и зятья стояли у ее постели. А мой отец, да благословенна будет память его, ответил ей: «Успокойся, моя дорогая теща, Б-г даст, ты еще долго будешь с нами и сама разделишь эти деньги по собственному усмотрению. Я охотно отказываюсь от них, и, если Всевышний возвратит тебе здоровье, я добавлю к этим деньгам сто рейхсталеров, чтобы увеличить проценты, и тогда поступай с ними, как тебе будет угодно».
Когда бабушка услышала эту речь, ее бедное сердце возрадовалось. Она стала хвалить и благословлять отца, мать и нас, их детей, призывая все благословения сего мира.
На следующий день, безболезненно отдав Б-гу душу, она умерла во сне и была похоронена с честью, как того и заслуживала. Пусть награда, полагающаяся ей за ее достоинства, достанется нам и нашим детям, и детям наших детей.
продолжение следует
