Книжка третья
Глава III
Что делать? Я взывала к их милосердию: «Ради Б-га, позвольте мне оставаться с дочкой. Где будет она, там и я, только пустите меня!» В конце концов вмешались мои свояки Авроом Лефман и Лейб. Посовещавшись с женами, они обсудили, что делать: куда поместить няню и ребенка и как сохранить эту историю в тайне от властей, потому что, если бы она достигла ушей герцога, всем нам несдобровать. Наконец они придумали такой план: няня и девочка, переодетые в старье, должны отправиться в соседнюю деревню Пайнхольц, неподалеку от Ганновера. Там они обратятся к крестьянам и скажут, что ганноверские евреи, сославшись на то, что и так осаждаемы бедняками, отказались принять их в дни праздника и даже не позволили войти в город. Пусть попросятся провести святые дни в деревне, предложив за беспокойство деньги. «Мы знаем, они должны уверить крестьян, что ганноверцы пришлют нам еду и питье. Ведь не захотят же они, чтоб в праздники мы голодали».
Мои родственники вступили в переговоры со старым поляком из Ганновера и с той старухой из Польши, о которой я рассказала выше: попросили их проводить няню с ребенком в деревню и посмотреть, чем закончится дело. Однако старик и старуха потребовали, чтобы тотчас же им уплатили по 30 талеров за такой риск. Мои свояки Авроом Лефман и Лейб, посовещавшись, вызвали меламеда, большого знатока Талмуда, чтобы узнать, не будет ли нарушена из-за этих денег святость дня. В конце концов они пришли к выводу, что деньги уплатить необходимо, ибо на карту поставлена человеческая жизнь.
Итак, посреди святого праздника нам пришлось отослать от себя любимое дитя и страдать от мысли, не заразилась ли она – упаси Б-же – чумой. Любой отец, любая мать поймут, что мы переживали.
Мой добрый муж в углу комнаты плакал и молился Г-споду, а я то же самое делала в другом углу. Несомненно, Б-г услышал наши молитвы ради добродетелей моего мужа. Нам было не легче, чем праотцу нашему Аврааму, когда он готовился принести в жертву своего сына. Ибо праотец наш Авраам действовал по велению Б-жию и из любви к Г-споду, и поэтому даже в горе имел утешение! Но нам, со всех сторон окруженным чужими людьми, было так тяжело, что сердца наши чуть не разорвались. Однако другого выхода не было. Приходилось все сносить терпеливо. «Человек должен благодарить за злое, как он благодарит за доброе».
Я вывернула платье няни наизнанку, а вещи дочки завязала в узелок. Ребенка я тоже одела в лохмотья. В таком виде моя добрая няня и любимое дитя под надзором старика и старухи отправились в соседнюю деревню. Можете представить, сколько слез было пролито при прощании. И только сама девочка была весела и счастлива, как могут быть счастливы только дети. А мы с нашими ганноверскими родственниками, которые сочувствовали нам, плакали и молились Б-гу и провели праздники в самом подавленном настроении.
Между тем наш ребенок, няня и старики добрались до деревни, и одна из крестьянок их приютила, поскольку деньги у них были, а это всегда помогает!
Крестьянка удивилась: «Сейчас ваш праздник, почему же вы не остановились у евреев?» Они отвечали: «Ганновер переполнен бедняками, и нас не пустили в город, но заверили, что евреи пришлют нам праздничную еду!» Мы же вернулись в синагогу, но молитва уже закончилась.
В то время Иегуда Берлин, который тогда вел с нами дела, не был еще женат и жил в Ганновере. И молодой польский еврей Михоэль, который учил детей и был в доме на положении полуслуги (у немецких евреев было принято, чтобы изучающий Тору студент, приглашенный в дом учить хозяйских детей, выполнял мелкие поручения и работу по дому. – Прим. перев.) тоже жил там. Позднее Михоэль взял жену из Гильдесгейма, а сейчас там он парнас, живет в достатке и пользуется уважением.
Как бы то ни было, когда люди расходились из синагоги, свояк Лейб позвал нас обедать у него. Но муж мой сказал: «Прежде чем сесть за стол, я должен отнести еду моей дочке и ее спутникам». «Ты прав, – сказали остальные. – Все мы не станем есть, пока не поедят они». Повторяю, деревня Пайнхольц была неподалеку, не дальше, чем Альтона от Гамбурга.
Итак, собрали продукты, причем каждый отложил что-то со своей тарелки. Встал вопрос, кто доставит эту посылку? Было видно, что все побаиваются. Тут встал Иегуда Берлин и сказал: «Я отнесу!», и Михоэль присоединился к нему. Мой добрый муж, обожавший дочку, сопровождал их. Но ганноверцы опасались, что он не сможет удержаться, чтоб не обнять ребенка. Поэтому с ними пошел и Лефман. Все они отправились вместе, взяв много вкусной еды.
Между тем няня с девочкой и их спутники были голодны, но делать нечего – пошли погулять в поле. Когда дочка увидела папу, она обрадовалась и, как всякий ребенок, захотела кинуться ему навстречу. Тогда мой свояк Лефман крикнул, чтоб няня ее удержала, а старик подошел и взял еду.
Но моего мужа впору веревкой было удерживать, когда он увидел, что девочка жива-здорова, а ему не разрешают к ней подойти! И он, и ребенок стали плакать!
Еду и питье поставили прямо на траву; няня со стариками ее унесла, а муж с друзьями побрели домой. Так продолжалось до восьмого дня праздника. Старику и старухе дали мазь, пластырь и бинты, чтобы бинтовали болячку. Скоро она зажила, и наша девочка бегала по полям, как олененок. Тут мы сказали ганноверцам: «Вот куда завела вас ваша глупость! Сколько еще так будет продолжаться? Девочка, сами видите, абсолютно здорова, опасность миновала, позвольте ей вернуться домой». Они снова собрали совет и решили не пускать ребенка с ее провожатыми еще до праздника Симхас Тойра. Нечего делать, пришлось подчиниться!
Когда же наступила Симхас Тойра, Михоэль пошел в деревню и привел девочку. Все плакали от радости и прямо чуть не задушили дочку поцелуями, такой это был прелестный, чудный ребенок. Долгое время ее иначе не называли как «девочка из Пайнхольца».
продолжение следует
