Глава II
Вернусь к своему повествованию.
Прошел целый год, пока не подошел срок свадьбы моего Мойше. Тем временем неудачи и заботы о свадьбе детей одолевали меня, и, как всегда, обходились недешево. Но не стоит об этом писать. Это были мои дети, и я простила всех – как тех, кто дорого мне обошелся, так и тех, кто не доставил мне никаких хлопот, – простила и за то, что в конце концов оказалась в стесненных обстоятельствах.
Кроме того, я все еще была обременена большими коммерческими делами, ибо ни среди евреев, ни среди христиан мой кредит не пострадал, и я никогда не переставала копить и беречь каждую копейку и старалась не упустить даже малую выгоду. И в летнюю жару, и в дождь, и в снег я ездила по ярмаркам или с утра до вечера стояла в своей лавке.
Однако из того, чем я когда-то владела, мне осталось так мало, что перспективы не были радужными, и я прилагала отчаянные усилия, чтобы почва не ушла из-под ног и я не стала бременем для детей, не ела чужой хлеб, пусть это даже был бы хлеб моих детей.
Ибо дети, упаси Г-споди, могли бы попрекнуть меня куском, и мысль об этом была хуже смерти.
Несмотря на все свои разъезды, беготню из одного конца города в другой я поняла, что долго так не продержусь. Ибо, хотя у меня был хороший бизнес, и я пользовалась безусловным кредитом, вечная тревога обуревала меня: стоило затеряться тюку товаров, или какому-нибудь должнику не уплатить мне вовремя, как я думала – упаси Б-же, стану полным банкротом, и буду вынуждена отдать кредиторам все состояние, опозорив тем самым детей и давно покойного мужа.
Вот тогда-то я и стала сожалеть, что упустила столько женихов, не вступила в брак, суливший богатство и почет в старости и, возможно, выгодный и моим детям. Но напрасны были сожаления. Было слишком поздно. Не было на то воли Б-жией, и Он допустил, чтобы мысли мои пошли по такому пути, где меня поджидала катастрофа.
Это было в 5459 году (1698–1699). Мой Мойше, как я уже говорила, ждал своей свадьбы.
И тут пришло письмо от зятя Мойше Крумбаха, проживавшего в Меце. Письмо было датировано 15 Сивана. Мойше писал мне, что некто Хирц Леви овдовел; что это прекрасный еврей, известный своей ученостью и богатством; что у него пышный дом, – короче говоря, всячески расхваливал его и, очевидно, не кривил душой. Но «человек смотрит на лицо, а Г-сподь – на сердце».
Письмо пришло, когда я находилась в ужасном настроении. Мне было 54 года, и жизнь целиком была потрачена на детей.
Если все, что писал Крумбах, было верно, то мне предоставлялась возможность провести последние годы жизни в благочестивой общине, потому что Мец в те дни славился благочестием, прожить до конца дней своих в мире и покое, творя добрые дела на благо своей души. Я полагала, что дети отсоветуют мне этот брак, если он не отвечает моим интересам.
Поэтому я ответила своему зятю следующее: я во вдовстве уже 14 лет и никогда мне не приходило в голову снова выйти замуж, хотя всем известно, что я могла бы заключить блестящий брак. Но сейчас, по его просьбе, я дам согласие при условии что его жена, то есть моя дочь Эстер, разделяет его мнение.
Эстер написала мне, что перспективы рисуются ей именно такими, как описал ее муж.
Насчет приданого разговор был краток. Я отдавала мужу все, чем владела, а он давал мне письменное заверение, что если я первой умру, то мои наследники получат деньги обратно, если же он умрет первым, то я получу на 500 талеров больше, чем приношу ему (это было 1500 рейхсталеров).
Мой будущий муж обязуется также воспитывать мою дочь Мирьям, которой было тогда 11 лет, за свой счет, пока она не выйдет замуж.
Даже если бы у меня было больше денег, я не задумалась бы отдать ему все, потому что полагала, что более верных рук быть не может. Вдобавок я полагала, что хорошо позаботилась о своей дочке Мирьям: ей не придется тратить свое приданое, а тем временем капитал ее будет приносить процент. Кроме того, мой новый муж отлично вел свои коммерческие дела, и кто знает, может быть, возле него, думала я, и я смогу кое-что заработать для своих детей.
