«Я почувствовал себя так странно, когда понял, что это ребенок, — признался я, прерывая долгое молчание, наступившее вслед за моим рассказом о событиях бурного дня. — Я испугался и в то же время ощутил какую-то радость»
КОМНАТКА, где размещался привокзальный полицейский участок, была небольшой, но чрезвычайно аккуратной — точь-в-точь, как и ее единственный обитатель. Лейтенант Ли оторвал взгляд от рапорта, над которым трудился, и, прежде чем заговорить, снял очки.
Выражение его лица и интонации голоса были предельно вежливыми, но я уловил в них глубоко скрытую настороженность.
«Мы приносим извинения за этот неприятный инцидент. Столь уважаемому гостю не подобает быть вовлеченным в подобные истории. Мы направили ребенка в учреждение, где ему будет обеспечен надлежащий присмотр. Вы испытали определенные затруднения. Позвольте вас больше не беспокоить.»
Инцидент, по-видимому, был исчерпан, однако меня подстегивало неудовлетворенное любопытство. «С ребенком все в порядке?» — спросил я. «Девочка выглядит здоровой. Доктор обследует ее». «Она показалась мне такой крошечной, ей вряд ли больше нескольких дней».
«Вы правы, ребенок родился совсем недавно, — согласился лейтенант. — Даже пуповина еще не отпала. Но девочка выглядит вполне здоровой».
«И часто такое случается? Я имею в виду — часто детей подбрасывают таким вот образом?»
«Не так часто, как раньше. По традиции, мальчики ценятся больше, чем девочки. Муж может развестись с женой, если она не рожает ему сыновей».
Я кивнул, вспомнив, что уже читал что-то подобное. Ли продолжал:
«Я помню, на континенте, когда наступали голодные времена, доходило до того, что родители пытались продавать своих детей, особенно девочек. Но здесь, на Тайване, дела обстоят намного лучше.»
«Тогда почему же ее подбросили?»
«Возможно, причиной была боязнь “утраты лица” — позора, по-вашему. Мать не хотела опозорить свою семью. Будь это мальчик, который продолжил бы род, носил семейное имя, еще можно было бы найти какой-то компромисс, но девочка…»
Лейтенант поднялся со своего стула с жесткой спинкой, давая понять, что беседа окончена.
«Прежде, чем распрощаться, — сказал я, — разрешите мне осведомиться, куда отправлена девочка.»
Лейтенант Ли заколебался и отвел глаза. Потом он достал листок бумаги, четким, аккуратным почерком написал на нем адрес и передал мне листок через стол.
«Еще один вопрос, извините. Там была записка. Что в ней было написано?»
Ли снова помолчал.
Там было сказано: «Кто бы ни нашел этого ребенка — проявите к нему доброту и сострадание, и удача будет сопутствовать всем вашим делам.»
В ЭТОТ ВЕЧЕР мы с Барбарой сидели в салоне нашего маленького домика, располагавшегося в жилом квартале факультета. Мы любили этот дом, хоть он и был очень прост и совсем скудно меблирован. Как и во всех других домах факультетского поселка, его гладкие наружные стены увенчивались крышей, покрытой серой дранкой, а входная дверь была выкрашена в багрово-красный цвет. Соломенные коврики покрывали голые деревянные полы обеих спален, зато в салоне было что-то вроде кушетки, и по вечерам, после ужина, мы любили устраивать там чаепития. За окном, через густые заросли бамбука, виднелись рыбацкие лодки, возвращающиеся домой, — крохотные светящиеся точки на фоне темного залива.
«Я почувствовал себя так странно, когда понял, что это ребенок, — признался я, прерывая долгое молчание, наступившее вслед за моим рассказом о событиях бурного дня. — Я испугался и в то же время ощутил какую-то радость.»
Барбара повернулась ко мне. Ее глаза сияли:
«Ты знаешь, где она находится?»
«Да, в полиции мне дали адрес приюта — это на улице Чунг Хуа.»
«Завтра мы первым же делом отправимся туда, — сказала она, словно читая мои мысли. Я кивнул в знак согласия. — Да, первым же делом.»
Поднимаясь с кушетки, мы заметили, что в заливе уже не было ни одного огонька. Все лодки благополучно вернулись в гавань.
