Первым признаком лета и каникул был большой чемодан, который снимали с антресолей и торжественно водружали посреди комнаты.
Чемодан отфыркивался пылью и все вокруг чихали. Казалось, что главнее него в доме нет никого. Постепенно его наполняли до предела, далее, делали попытку застегнуть. Чемодан кряхтел, переваливался из стороны в сторону и замки открывались, не успев закрыться. Тогда ее вызывали из комнаты и просили посидеть на чемодане.
Вскоре приезжало такси, легким движением водитель поднимал чемодан и закидывал его в багажник. Бабушка садилась на переднее сиденье, держа на коленях старый кувшин и таз. Этой неразлучной парочке было уже немало лет, белая эмаль кое-где облупилась, но почему-то именно они удостаивались чести ехать на коленях у бабушки, а не плотно упакованными в душном багажнике.
Она несколько раз заглядывала тайком внутрь кувшина в надежде найти там какие-нибудь сокровища, но ничего кроме эха там не обнаружила.
Приехав на дачу, бабушка первым делом водружала кувшин с тазом на тумбочку рядом с кроватью и каждый вечер перед сном наполняла кувшин чистой водой, но прежде осматривала его со всех сторон, чтобы убедиться, что нигде нет ни трещины, ни скола.
Однажды она не выдержала и спросила бабушку, почему та моет руки около кровати из кувшина, это потому, что ей трудно вставать?
Бабушка посадила ее на колени и сказала: “Знаешь, каждое утро душа возвращается к нам сверху чистой-чистой, как новенькая (и засмеявшись, добавила, что видимо поэтому ей трудно проснуться и она капризничает), и я хочу, чтобы мое тело, которое принимает ее, было таким же чистым, цельным.
А потому и кувшин, из которого я беру воду, которая меня очищает, должен быть цельным”.
