Девочка, сидевшая за последней партой, плакала. Слезы струйкой плыли по узенькому, скуластому личику. Она сидела прямо, сложив перед собой руки, как подобает примерной ученице. Девочка не вытирала слезы, боясь рассердить учительницу, но всхлипывания выдавали ее. Учительница что-то писала на доске, хотя в любой момент могла повернуться. От ее цепкого взгляда ничего не ускользало. Мне хотелось утешить девочку, но я тоже боялась учительницы. Она сегодня уже сделала мне два замечания, после третьего – обычно выгоняла из класса.
«Зоя! Зой! – прошептала я, – хочешь, на переменке в фантики поиграем? А? Не плачь, Зой!». Зоя, молча, мотнула головой.
«Так! – внезапно, как гром, раздался голос учительницы. – Т-а-а-к! – медленно, с издевкой, произнесла она, – вы, двое – вон из класса!».
О, ужас! Мы все хорошо понимали, что будет после этого «Вон из класса!». Поведут к директору, там все учителя соберутся, будут кричать, потом вызовут родителей. Я вскочила с места и выпалила скороговоркой:
«ИзвинитепожалуйстаЗоянепричёмяоднавиновата!».
Учительница демонстративно отвернулась, давая понять, что не желает ничего слышать. И вдруг…
«Я не выйду!» – тихо, но уверенно сказала Зоя. Все замерли. Слышно было, как тяжело дышит учительница, и бьется мое бешеное сердце. Учительница медленно подошла к Зое. Она ничего не говорили, только сверлила Зою глазами. Зоя встала. Не глядя на учительницу, тихо повторила: «Я не выйду…». Несколько мгновений учительница молчала, потом резко и страшно закричала: «Вон!!!». Зоя побледнела, икнула, видимо от испуга, и зарыдала. Ее трясло. Иногда девочка громко и судорожно всхлипывала, потом икала, и рыдала еще сильнее.
«Истеричка!» – отрывисто крикнула учительница, и с размаху ударила Зою ладонью по щеке.
Медленно, как увядший стебелек, Зоя опустилась на пол. Лицо белое, глаза закрылись. Я испугалась – Зоя не дышала! Все словно остолбенели. Учительница вышла из класса.
Медсестра прибежала очень быстро, приподняла Зоину голову, дала что-то понюхать и увела. Никто не сдвинулся с места…
Страх. С Т Р А Х
***
Лена жарила котлеты на кухне. Внезапно, взгляд ее задержался на кусочках штукатурки облупленной стены. Лена застыла, продолжая созерцать стенку невидящим взглядом. Мысли ее были сейчас далеко – в школе, где Лена работала учительницей. Масло на сковороде зашипело, потом больно брызнуло в глаза. Лена инстинктивно зажмурилась, неловко подняла руку, которой держала ручку сковороды, та опрокинулась, котлеты попадали на пол. Лена зацепила доску с мукой, задела стакан, который стоял на краю стола. Дальше, как в замедленной съемке, звон разбитого стакана, водопад стеклянных брызг…
Лена опустилась на табуретку и зарыдала. Прибежал муж в майке, тренировочных штанах, с газетой в руке, засуетился, никак не мог найти место для газеты, неловко сунул её «под мышку». Наконец обнял рыдающую жену: «Лен, ну ты что? Лен, что случилось?». Увидев, разбитый стакан и котлеты на полу, сказал: «Да ты что, из-за этой ерунды? Лен, да ну их к лешему, эти котлеты!». Лена продолжала плакать, взахлеб. На кухню заглянули испуганные личики мальчишек. Увидев папины жесты, быстро убежали назад в комнату.
«Лена, Леночка, что ж ты нас так пугаешь?» – жалобно спросил муж.
Лена устало отняла руки от лица, сказало тихо:
– Ничего, Коля, у меня в жизни не получается, никчемный я человек, ничтожество!
– Леночка, да что ж ты такое говоришь?! Ты у нас умница. И высшее образование, и уважение, и грамот, и благодарностей вон сколько!
– Да, – Лена шумно вздохнула, – грамоты, дипломы…. Я сегодня чуть ребенка не убила.
– Как это? Да ты что? Быть такого не может!
– Может, Коленька, может, – Лена провела ладонью по лицу, потерла глаза, размазав тушь, – они меня просто измучили. Один раз сделала замечание, другой… Как об стенку горох. И ведь не мальчишки, девчонки! Одна сидит весь урок ревет, ничего не слушает, другая ей что-то нашептывает. Все меня просто ненавидят, делают мне назло, назло… – Лена опять разрыдалась, уткнувшись в мужнино плечо.
– Леночка, не преувеличивай. Уверен, никто не хотел тебя обидеть.
– Я поняла, что у девчонки истерика, – не слушая мужа, продолжала Лена, – но как ее остановить? Нас на курсах первой помощи учили, что пощечина в таких случаях приводит в чувство, всё проходит.
– Прошло?
– Нет, она в обморок упала. Представляешь? У меня чуть сердце не остановилось. Все на меня смотрят, ждут, что я буду делать? Они ненавидят меня! Как будто мне не жалко ребенка, как будто я ведьма какая-то! Коля, я сама испугалась ужасно, потом собралась, весь класс на меня смотрит, пошла за медсестрой. Та прибежала, привела девчонку в чувство. Коля, что мне делать? Они меня каждый день доводят, у меня уже сил нет так жить. Как на войне.
Лена так и уснула на плече мужа. Мальчишки увидели, что мама спит, принялись подметать пол, убирать стекло, посуду. Муж осторожно, боясь разбудить, отнес спящую жену в спальню, аккуратно положил на кровать, поправив кудрявую прядь у виска. Затем вернулся на кухню, взял газету, закурил. Читать не хотелось. Николай погасил свет. В спальне, еще раз взглянув на нежный Ленин профиль, подумал: «Какая она у меня, всё-таки, хрупкая, ранимая!», улыбнулся и уснул…
***
Татьяна Ивановна возвращалась домой. «Противная какая осень, – подумала она. – Слякоть, сапоги так некстати разлезлись. Новые не купить. Не потяну!». Автобус обогнал ее, притормозил у пустой остановки и поехал дальше. «Эх, беда, из-под носа автобус уехал, следующий только через полчаса, теперь пешком три остановки идти. Ладно, пойду пешком, прогуляюсь, подумаю…»
Подумать было о чем. Ее, уже в который раз, вызвали сегодня в школу. Зоя плохо вела себя на уроке, потом у нее началась истерика, пришла медсестра, дала успокоительное…
«Что происходит с Зоей? – спросила директор. – Не только Елена Викторовна, все учителя ею недовольны. Девочка стала невнимательной. На уроках, либо не слушает ничего, не может ответить ни на один вопрос, либо плачет без всякого повода. Спросишь, что случилось, нагрубит, убежит. Скажите, у Вас в семье всё ли в порядке?».
Семье! – Татьяна Ивановна поежилась. – Зря я автобус пропустила, надо было побежать, догнать, теперь мерзни. В семье! Семья? Да нету никакой семьи. Живут под одной крышей два совершенно разных человека, ненавидят друг друга давно и последовательно. Правда, никто, ни родственники, ни знакомые, ни друзья, не знают об этом.
Семья, – горько усмехнулась она. – Ребенок, Зоя, всё понимает, большая уже. Вчера ночью, когда Зойка уснула, он выбросил на помойку все ее игрушки: «Места в доме нет!». Там была любимая кукла Таня с закрывающимися глазами. Как она переживала утром, как плакала, говорила, что готова всё стерпеть, лишь бы мы с папой не ссорились! Бедная моя девочка, конечно, я буду молчать! Никто не отнимет у тебя папу.
Татьяна Ивановна уже подошла к дому. У порога стоял муж…
– Корова и есть корова! Что ты ползешь, как черепаха? В доме неубрано. Я, что ли, за вами грязь убирать буду?
***
Три мира, три жизни, три судьбы.
Мир ребенка, мир учителя, мир родителей, мир, где живем мы с вами. Эти “Зои”, “Елены Владимировны”, “Татьяны Ивановны”, ходят тем же улицам, работают в тех же учреждениях, учатся в тех же школах.
Это не мы?
Возможно…
