Балкон этот особенный. Здесь легко думается и легко плачется. Дыханье захватывает, когда глядишь вниз. И не потому, что высоко (всего-то третий этаж), а потому, что чувствуется здесь другая высота, близость к Небу, ощущение полета души.
Разноцветные, разно размерные вещи на «сушилке» красноречиво свидетельствуют о том, что «волшебный» балкон находится в общежитии. Живут здесь девушки, кто недавно, кто давно, живут славно, весело, обустраивают свое временное гнездышко, потом выходят замуж, создают семьи, рожают детей, но, нет-нет, да приходят посидеть на балконе, географически расположенным в районе Баит ваГан, в действительности же, разместившемся где-то между шестым и седьмым небом.
Сейчас все еще спят. Неудивительно. Субботнее утро, вчера легли поздно, пели, читали, делились секретами. Лето в Иерусалиме. Птицы уже откланялись, исполнив на «бис» все свои рулады и трели, а солнце неудержимо растет, грозясь затопить жарким светом улицы города. Сладкие мгновения размышлений, ароматного кофе, спокойствия, неги, ожидания перемен…
Я с сожалением поглядела на часы. Время – ужасно несговорчивое творение, невозможно задержать даже на минутку его размеренное «тик-так». Сегодня Шаббат «Берешит», пора идти синагогу, вероятно, молитва уже началась…
Молитва уже началась. Женщина в белом платке сосредоточенно склонилась над сидуром, закрыв проход к небольшому стеллажу, где хранились книги. Я постояла, испытывая, помимо дискомфорта, чувство негодования, неужели нельзя было найти другое место, чтобы не мешать людям? Справедливо? Справедливо, – ответила я сама себе. Все верно и все справедливо, кроме одного, самого важного, – видимо, ты забыла (сказала я себе), что нужно стараться думать о людях только хорошее, видеть достоинства, а не замечать недостатки. Иначе сердце закоснеет, станет черствым, как камень. Ведь ты обещала себе быть внимательной к окружающим. В этот момент женщина повернулась, пропустив меня к книгам. Я улыбнулась ей. Лицо женщины показалось мне знакомым. Очень знакомым. Я видела его совсем недавно, правда, какие-то изменения в этом лице не давали мне возможности его узнать. Времени размышлять не было. Взяв в руки Тору, я присела неподалеку от этой женщины, не теряя из вида ее белого платка. Ждать пришлось недолго. При извлечении Свитка из Ковчега, все встали, кто-то продвигался поближе к окнам синагоги, чтобы взглянуть на Тору, поднести пальцы к губам, мысленно целуя святыню. Женщина в белом платке не двигалась. Ее поза показалась мне неестественной, и я вспомнила! Я действительно видела это лицо, совсем недавно. А не узнала я эту женщину потому, что в тот вечер лицо ее было залито слезами…
Вечерняя молитва в Йом Кипур. Так случилось, что молиться мне пришлось в синагоге больничного комплекса «Шаарей Цедек». Войдя в зал, я замерла: большинство присутствующих либо сидели в специальных креслах, прикрепленные разноцветными проводами к капельницам, либо лежали, прикованные к различным аппаратам, поддерживающим показатели давления, температуры…
Ощущая неловкость из-за своего здорового состояния, я тихонько присела на свободное место. Рядом со мной стояла больничная кровать на колесах, в ней полулежала женщина. Я увидела ее руки, набухшие вены с иглами, сковывающими движения, услышала тяжелое хриплое дыхание. Мне показалось, что женщина спит. Глаза были закрыты, а лицо? Лицо блестело, то ли от пота, то ли от слез.
Встав, чтобы приступить к молитве, я уже забыла о ней, об окружающих, обо всем на свете, кроме собственной персоны, своих грехов, своих провинностей, в которых следовало признаться в День Искупления. Подойдя к той части Видуя, где упоминаются в деталях различные прегрешения, я остановилась на мгновенье, чтобы сосредоточиться на смысле фразы: «И за грех, совершенный перед Тобой по закоснелости сердца…» Честно говоря, трудно мне было прочувствовать «закоснелость сердца», хотя и понимала, что отрицать свое участие в этом преступлении я не могу. Задумавшись, я услышала рядом с собой тихий стон, затем плач, а сквозь плач, слабый голос: «Г-сподь! Отец! Видишь, не могу я предстать пред Тобой, как подобает творению из праха и тлена! Взгляни на меня: нет сил подняться с постели, молить о прощении, не могу даже поведать о грехах своих. Мысли путаются. Помоги, прошу Тебя, помоги! Не дай опять потерять сознание, помоги стерпеть боль, дожить до утра, увидеть детей моих, моих детей…, Г-споди!»
Сердце мое задрожало от этих тихих слов, от слабого голоса. Рухнули стены, сковывающие чувствительность, открылись каналы слез, хлынули, размывая закоснелое сердце. Я молилась, ощущая, что стою перед Творцом не одна. Я молюсь за всех тех, кто не может произносить заветные слова, искупающие грехи. За эту женщину, мечтающую обнять своих детей, за всех больных и бедных, страдающих и немощных. Косное сердце, убийца чувств, крушитель грез, растаяло, размякло, начало вести диалог со Вс-вышним, уговаривая смилостивиться над своими созданиями, не оставить их мольбу безответной…
Я вспомнила это лицо, залитое слезами, тихий голос, свое забившееся новым чувством сердце. Все это было совсем недавно. Почему же сейчас, вновь, мое сердце стало безразличным? Женщина в белом платке слегка пошатнулась, я поспешила поддержать ее. – Присядьте, – сказала я тихо. Видно, что Вам нелегко стоять.
– Спасибо! Да, это так, – женщина улыбнулась. -– Но все же, я постою. Это такое счастье, что я могу стоять. Совсем недавно… Постойте, Ваше лицо мне знакомо – она напряглась, вспоминая, – Вы молились в синагоге в «Шаарей Цедек» вечером в Йом Кипур? Да, сейчас я узнала Вас, Вы стояли совсем рядом, а я, то приходила в сознание, то снова теряла его. Как я завидовала вам, тем, кто мог молиться! Как я завидовала Вам! Только поняв, или, почувствовав, что Вы молитесь и за меня тоже, я успокоилась, перестала ревновать. Простите!
Я отвела глаза. Сердце мое раскрылось, застучало гулко в груди, выталкивая ростки безразличия, очищая косность, холодность, бездушие. Прочь!
– Я Вам очень благодарна, – мой голос звучал хрипловато. – Тогда, в больнице, Вы помогли мне почувствовать, что у меня есть сердце. Спасибо. Жаль только, что проходит время, и мы вновь забываем об этом…
