На этой неделе, 2 сивана – йорцайт раббанит Гиты-Леи, жены великого мудреца Торы рава Ицхака Зильбера, зацаль. О великой праведнице – воспоминания ее дочери, раббанит Хавы Куперман:
Часть первая. Мамина семья
Мой дедушка, реб Биньямин-Ицхак Зайдман, был родом из Бреста (тогда он назывался Брест-Литовск. Город находился на границей между Белоруссией и Польшей и несколько раз оказывался то в одном, то в другом владении). Когда он перешел границу, его заподозрили в шпионаже, потому что он выглядел довольно необычно: в семнадцать лет у него уже была длинная борода. Что это такое – молодой парень с бородой? Несомненно, шпион!
Дедушку подержали какое-то время в полиции, и в итоге выпустили, но к тому моменту граница между Россией и Польшей поменялась, и он не смог вернуться обратно. Так, в 17-летнем возрасте он оказался совершенно один в Советском Союзе, не имея никакой информации о судьбе своих родственников. Через какое-то время дедушка попал в Самару (Куйбышев) и остался там жить. Дедушка очень любил Брест. Он много рассказывал о нем старшей дочери, моей маме, и обещал, что возьмет ее туда. Но вскоре после того, как мама закончила школу, началась война… Так что, живя в СССР, все годы мы ничего не знали о них. Я знаю, что есть какие-то родственники, которые уехали в Южную Америку, мама пыталась их искать, но никого не нашла.
Дедушка был невысокого роста, широкоплечим. Бабушка, Фрума-Малка, была даже выше его.
Бабушка была очень активной и очень решительной. Например, когда мужа ее дочери, рава Шолома Рабиновича, забрали в русскую армию, и он пришел домой сообщить об этом, бабушка сказала: «Если ты сейчас пойдешь на фронт, ты не возвратишься живым». Она взяла его военную форму и сожгла. Чтобы не было никаких доказательств, что он был в армии.
Когда же его арестовали, то бабушку вызвали на очную ставку с ним. Он сказал, что она была ему как мать, помогала во всем. Бабушка же, понимая, что сможет помочь ему больше, если останется на воле, начала на него кричать: «Ты, польский вор! Что тебе от меня надо? Ты сам сидишь, хочешь меня тоже посадить?!»
А второго моего дядю, Аарона, посадили на десять лет, и даже в тюрьме он кричал: «Долой Сталина!». Все, кто это слышал, разбегались в ужасе, чтобы их не обвинили в соучастии в антисталинской пропаганде. За это ему, конечно же, добавили срок. И он заболел там туберкулезом, а в тех условиях это была смертельная болезнь. Тогда моя бабушка поехала в тюрьму, чтобы его оттуда вытащить. И ей это удалось! Но, увы, там она сама заразилась туберкулезом, от которого не оправилась.
Так что бабушка была очень деятельной. У нее все горело в руках, она могла заниматься тысячей дел одновременно.
Дедушка работал заготовщиком – вырезал из кожи заготовки для обуви. Во время войны это была очень нужная профессия, и дедушка работал день и ночь, так что у него всегда болели глаза, и всегда были красными, и маминой обязанностью было закапывать ему капли. Вырученными деньгами он практически не пользовался для себя. Ему, как ценному работнику, дали небольшой участок земли и картошку, и дедушка, который прежде вообще не имел дела с землей, посадил картошку.
Он рассказывал, что вырос невиданный урожай. Кроме того, бабушка покупала пшено. Каждую пятницу она варила огромные ведра этой картошки и пшена, они шли с дедушкой в синагогу и раздавали еду всем голодным. А ведь в то время Куйбышев превратился во вторую столицу: туда эвакуировали заводы, институты и т.д. Так что было и множество беженцев. Каждый день приходили поезда, привозившие измученных людей и… тех, кто не дожил до конца пути. И бабушка ходила на вокзал, находила среди умерших евреев и организовывала им еврейские похороны.
К сожалению, я их знаю только по рассказам. Дедушка умер еще до моего рождения, а бабушка – когда мне было 2,5 года. Я очень смутно помню ее похороны.
Моя мама, Гита-Лея, была старшей дочерью в семье. Она родилась в Куйбышеве в 1921 году.
Она родилась 9 Ава, который выпал на Шаббат. (Мама всегда говорила, что тот, кто родился в Шаббат, умирает тоже в Шаббат. И она действительно умерла в Шаббат). У мамы были еще две сестры – Келя и Дина-Рахель, и брат Кальман. Дина была самая младшая. Папа разделил между двумя сестрами имена наших праматерей – Лея и Рахель.
Тетя Дина в 1946-м году уехала в Америку, и ее семья по сей день там. Когда она уехала, ей было восемнадцать лет, и встретились они только через 33 года! Причем тетя Дина помнила, что у нее есть второе имя, но не помнила какое – Лея или Рахель? Когда они встретились с мамой, та ей напомнила: «Конечно же, ты – Рахель. Ты же младшая!»
Они с мамой были очень похожи по характеру – всегда все для других.
У них была отложена какая-то сумма, которую они собирали себе на квартиру. Когда они узнали, что мы приезжаем (в Израиль), и Сару нужно выдать замуж, а у нас нет ни копейки, то они взяли эту сумму и отдали нам. А сами так и не купили квартиру. Папа и дядя, реб Шолом, всегда очень радовались встречам – в особенности потому, что они были редкими (изредка они приезжали, несколько раз папа ездил в Америку по делам). Они невероятно восхищались друг другом и очень друг друга любили. Мы, дети, до сих пор поддерживаем хорошую связь между семьями.
А тетя Келя уехала в Израиль в 1956-м. (Дядя Кальман уехал намного позже, чуть раньше нас. Мы задержались дольше всех). Когда мы приехали, то сразу восстановили связь, и очень близко общались и с семьей тети Кели, и с семьей тети Дины. Они нам постоянно помогали, например, все время посылали посылки в Россию. Тетя Келя и дядя Аарон посылали каждый год мацу на Песах – и нам, и еще многим евреям. Это была тяжелая работа: весь год дядя Аарон собирал деньги, а тетя Келя узнавала адреса тех, кому нужно, и потом сама упаковывала посылки, писала десятки адресов и посылала в СССР.
Насчет дяди Кальмана (мы все звали его дядя Кама) я знаю, что он учился в том же институте, где и мама. И соблюдал все законы в самые сложные времена, как и все члены нашей семьи. Дядя Кальман умер достаточно рано, ему было около сорока. Это был несчастный случай – он поставил чайник на огонь и не заметил, что тот погас, а газ остался включен. Так что он погиб от утечки газа. Папа очень переживал, что так получилось.
У дяди Кальмана была единственная дочь, Мина, старше меня лет на 5-6. Он ее обожал – солнце вставало с Миной, и заходило с Миной. В Ташкенте Мина училась в той же школе, что и я, и мы очень дружили – еще бы, единственная двоюродная сестра! Когда мы приехали в Израиль, в Иерусалим, Мина была здесь уже около года. Мина вышла замуж за человека из «Меа Шеарим». Ее помолвка была у нас дома. У нас тогда еще жила кошка, и мы все пытались спрятать эту кошку, чтобы не пугать семью жениха (в религиозных семьях не принято держать домашних животных), а кошка не слушалась и убегала… Отец Мининого жениха был большим талмид хахамом, написал книгу комментариев на трактат «Звахим» – один из самых сложных в Талмуде.
продолжение следует
